Пьесы. Статьи
Шрифт:
О к у л и ч. Не задерживай меня. Я поступаю так не из каприза и не для развлечения. Дело серьезное.
С а б и н а (став у двери в прихожую, загораживает ему дорогу). Ты не выйдешь отсюда, Виктор, пока… пока…
О к у л и ч. Я уже сказал: мне нужно сегодня ночевать вне дома. Что тут непонятного?
С а б и н а. Я одно хочу знать — что с Юлеком? Я должна это знать. (Подходит к мужу, хватает его за руку.) Что ты делаешь с мальчиком? Знаю, знаю, ты не любишь его, но… Виктор, мне страшно заглянуть тебе в душу! Ты нарочно, да, нарочно посылаешь его туда, где его жизнь в опасности!
О к у л и ч. Ты преувеличиваешь, Сабина. Я люблю Юлека по-своему. Ведь все в нем создано мною, каждая его мысль от меня. От меня его мировоззрение, все его взгляды…
С а б и н а. Ты отравил ему душу!
О к у л и ч. Сабина, не забывайся. Нет, это что-то неслыханное: как ты смеешь так со мной разговаривать! По какому праву?
С а б и н а. Мне дает это право страшная тревога за сына, дурные предчувствия! Виктор, сжалься! Успокой меня! Скажи, что ему ничего не грозит… что это только моя фантазия… Ты знаешь, как у меня изболелось сердце в годы оккупации от постянной тревоги за Юлека и за тебя. Не могу я больше!
О к у л и ч (мягче). Ложись спать, Сабина, ложись и терпеливо жди. Ничего больше я тебе сказать не могу.
С а б и н а (упавшим голосом). Я послала Матильду… в милицию.
О к у л и ч. Что-о?
С а б и н а. Ведь если несчастный случай… им, наверное, дали знать…
О к у л и ч. Черт! Придет же в голову!..
С а б и н а. Не сердись. Я сама не знаю, что делаю…
О к у л и ч. Ну, нельзя терять времени… До свидания, Сабина. До завтра! (Поспешно выходит.)
С а б и н а (делает шаг к двери, протягивает руки). Виктор! Виктор!
З а н а в е с.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Скромно обставленная комната в квартире директора гимназии Стефана Ягмина. Квартира при гимназии, на первом этаже, во флигеле. В глубине комнаты стеклянная дверь на веранду. От веранды через сад идет дорожка к калитке в проволочной изгороди. Направо дверь в прихожую, у двери на стене телефон. Налево дверь в спальню. Посреди комнаты небольшой стол и стулья, у стены письменный стол, полки с книгами. Поздний вечер. У стола сидят Я г м и н и У р б а н я к.
Я г м и н. Видите ли, товарищ Урбаняк, это можно, пожалуй, объяснить самым обыкновенным снобизмом. Я для многих здесь — фигура любопытная. Ведь я около двадцати лет прожил за границей…
У р б а н я к. И притом на Западе! Есть люди, которых уже одно это располагает к вам. В их глазах это вроде ореола…
Я г м и н. Что ж, в игре всякий козырь годится. Так или иначе, атмосфера у нас с каждым днем улучшается. А главное — это заметно и среди молодежи.
У р б а н я к. Да, молодежь — это главное, товарищ Ягмин. Между прочим… некоторых удивляет то, что вы…
Я г м и н. Что я?
У р б а н я к. Сидите тут и занимаете такую скромную должность. Что вы не в Варшаве, на каком-нибудь высоком посту…
Я г м и н. Не всем же, товарищ, занимать высокие посты.
У р б а н я к. Ну, конечно. Но человек
Я г м и н. Есть много людей с гораздо большими заслугами в прошлом. И, кроме того, видите ли… я люблю работу живую, работу с людьми. Особенно после стольких лет жизни в эмиграции! Надо же мне как-то наверстать эти годы, поработать для родины, слиться с нею. Этого мне не даст никакой высокий пост. А тут еще и другое… У меня есть один личный долг… надо вернуть… (С улыбкой.) Каждый человек обязан за свою жизнь кого-нибудь воспитать — если не своих, то хотя бы чужих детей. Вы согласны со мной?
У р б а н я к. Пожалуй. Все в какой-то степени ответственны за молодое поколение, за нашу смену. А тем более мы, люди политически сознательные.
Я г м и н. Ну вот поэтому я в прошлом году, как только приехал из Франции, попросил товарищей в Варшаве, чтобы мне для начала поручили эту работу. И меня направили сюда. (Весело.) Я ведь, как-никак, окончил когда-то романское отделение Варшавского университета… Сколько же этому лет? Постойте… Да, двадцать два года!
У р б а н я к. Здешние жители, во всяком случае, только выиграли от этого. С тех пор как вы здесь, работа — и политическая и всякая другая — пошла как-то веселее, вы всех расшевелили. Партийная организация крепнет, люди растут… Вот вы говорите, что и с молодежью работа идет все лучше.
Я г м и н. Иначе и быть не может! Курите, товарищ…
Оба зажигают папиросы и некоторое время молча курят. Урбаняк неожиданно настораживается и поворачивает голову к открытой двери на веранду.
Что вы?
У р б а н я к. Так… мне послышалось… Уж не вертится ли кто там около моего мотоцикла? (Встает, подходит к двери и, достав из кармана электрический фонарик, освещает им глубь сада.) Нет, это мне, должно быть, почудилось. (Снова садится.) Но, по правде говоря, вам тут, товарищ директор, не особенно… того…
Я г м и н. Что — не особенно?
У р б а н я к. Ну, тут хоть и центр города, а все-таки улица глухая… и вы живете один, да еще на первом этаже…
Я г м и н. Вовсе не один. За стеной живет наш сторож с женой. Их дверь — рядом, в коридоре.
У р б а н я к. Ах да, я и забыл.
Я г м и н. Сегодня как раз их нет, ушли на свадьбу к каким-то родственникам и не вернутся до утра. Но поверьте, дорогой мой, я вообще об опасности никогда не думаю. Не раз я бывал на волосок от смерти. Вот хотя бы те два года, что я сражался в Испании, в бригаде Вальтера. Хорошую мы там прошли школу…
У р б а н я к. А все-таки лучше не бравировать… Особенно сейчас, перед референдумом…
Я г м и н. Партизанская война во Франции тоже была не шутка. Ну да что я вам буду рассказывать… Вы здесь, в Польше, пережили еще более страшное время.
У р б а н я к (сконфуженно). Это верно! Я просто так сказал… подумал про референдум…
Я г м и н. Надо делать свое дело и держать нервы в узде. (С удивлением.) Да, товарищ Урбаняк, нервы надо держать в узде. (Помолчав, добавляет словно про себя.) Иной раз случается с человеком такое, что на день-другой выходишь из равновесия… Но с дороги ни на миг сойти нельзя! Ни в коем случае!