Пьесы
Шрифт:
МАРЧБЭНКС (серьезно).Я думаю, машинку можно заставить писать любовные письма. Они же все пишутся на один лад, не правда ли?
ПРОЗЕРПИНА (готова возмутиться: вести дискуссию такого рода – если только это не делается в шутку – против ее правил). Откуда я знаю? Почему вы меня об этом спрашиваете?
МАРЧБЭНКС. Прошу прошения. Мне казалось, что у умных людей, у людей, которые занимаются делами, ведут корреспонденцию и все такое, – что у них есть всегда любовные дела, а иначе они бы с ума сошли.
ПРОЗЕРПИНА (вскакивает
МАРЧБЭНКС (смиренно приближаясь к ней).Надеюсь, я не обидел вас? Вероятно, мне не следовало касаться ваших любовных дел.
ПРОЗЕРПИНА (выдергивает синюю книжку с полки и круто повертывается к нему).У меня нет никаких дел. Как вы смеете говорить мне подобные вещи? (Берет книгу подмышку и возвращается к машинке.)
МАРЧБЭНКС (с внезапно пробудившимся сочувствием и интересом). Ах, вот что? Вы верно застенчивы, вроде меня.
ПРОЗЕРПИНА. Нисколько я не застенчива. Что вы хотите сказать?
МАРЧБЭНКС (задушевно). Нет, наверно вы застенчивы; вот поэтому-то на свете так мало взаимной любви. Мы все тоскуем о любви, это первая потребность нашей природы, первая мольба нашего сердца, но мы не смеем высказать наших желаний, мы слишком застенчивы. (С большим жаром.)О мисс Гарнетт, чего бы вы не дали за то, чтобы не испытывать страха, стыда!..
ПРОЗЕРПИНА (шокированная).Нет, честное слово!
МАРЧБЭНКС (стремительно-нетерпеливо). Ах, не говорите вы мне всяких этих глупых слов, они меня не обманут, какой в них смысл? Почему вы боитесь быть со мной такой, какая вы на самом деле? Я совершенно такой же, как вы.
ПРОЗЕРПИНА. Как я? Скажите, пожалуйста, кому это вы думаете польстить – мне или себе? Я что-то не могу решить, кому именно. (Она снова направляется к машинке.)
МАРЧБЭНКС (останавливает ее с таинственным видом). Ш-шш… Я всюду ищу любви – и нахожу несметное количество ее в сердцах людей. Но когда я пытаюсь вымолить ее, эта ужасная застенчивость сковывает меня, и я стою немой… или хуже, чем немой, говорю бессмысленные вещи, глупую ложь. И я вижу, как нежность, о которой я тоскую, расточают собакам, кошкам, потому что они просто подходят и просят. (Почти шепотом.)Ее нужно просить; она подобна призраку – не может заговорить, пока не заговорят с ней. (Обычным голосом, но с глубокой меланхолией.)Вся любовь в мире жаждет заговорить, только она не смеет, потому что она стыдится, стыдится! В этом трагедия мира. (С глубоким вздохом садится на стул для посетителей и закрывает лицо руками.)
ПРОЗЕРПИНА (изумлена,
МАРЧБЭНКС (вскакивает, чуть ли не в ярости).Испорченные люди – это те, у которых нет любви. Поэтому у них нет и стыда. Они способны просить любви, потому что они не нуждаются в ней, они способны предлагать ее, потому что им нечего дать. (Опускается на стул и добавляет грустным тоном.)Но мы, которые обладаем любовью и жаждем соединить ее с любовью других, мы не смеем вымолвить ни слова. (Робко.)Вы согласны с этим, не правда ли?
ПРОЗЕРПИНА. Послушайте, если вы не перестанете говорить подобные вещи, я уйду из комнаты, мистер Марчбэнкс. Честное слово, я уйду. Это непорядочно. (Усаживается за машинку, открывает синюю книжку и собирается переписывать из нее.)
МАРЧБЭНКС (безнадежным тоном).Все то, о чем стоит говорить, все считается непорядочным. (Поднимается и бродит по комнате с растрепанным видом.)Я не могу понять вас, мисс Гарнетт. О чем же мне разговаривать?
ПРОЗЕРПИНА (поучительно).Говорите о безразличных вещах, говорите о погоде.
МАРЧБЭНКС. Могли бы вы стоять и разговаривать о безразличных вещах, если бы рядом с вами ребенок горько плакал от голода?
ПРОЗЕРПИНА. Полагаю, что нет.
МАРЧБЭНКС. Так вот. Я не могу разговаривать о безразличных вещах, когда мое сердце горько плачет от голода.
ПРОЗЕРПИНА. Тогда придержите язык.
МАРЧБЭНКС. Да. Вот к этому мы всегда и приходим. Придерживаем язык. А разве от этого перестанет плакать ваше сердце? Ведь оно плачет, разве не правда? Оно должно плакать, если только оно у вас есть.
ПРОЗЕРПИНА (внезапно вскакивает, хватаясь рукой за сердце).Ах, нет смысла пытаться работать, когда вы ведете такие разговоры. (Она выходит из-за своего маленького столика и садится на кушетку. Чувства ее явно затронуты.)Вас совершенно не касается, плачет мое сердце или нет, но я все-таки хочу вам сказать…
МАРЧБЭНКС. Вы можете не говорить. Я и так знал, что оно должно плакать.
ПРОЗЕРПИНА. Но помните, если вы когда-нибудь расскажете о том, что я вам сказала, я отрекусь.
МАРЧБЭНКС (участливо).Да, я понимаю. Итак, значит, у вас не хватает смелости признаться ему?
ПРОЗЕРПИНА (подскакивая).Ему! Кому это?
МАРЧБЭНКС. Ну, кто бы это ни был – человеку, которого вы любите. Это может быть кто угодно. Может быть, мистер Милл, помощник священника…
ПРОЗЕРПИНА (с презрением).Мистер Милл!!! Вот уж поистине достойный объект, чтобы я стала по нем убиваться! Скорей бы уж я выбрала вас, чем мистера Милла.