Петербург таинственный. История. Легенды. Предания
Шрифт:
Он пугает своими прямыми линиями и внезапными поворотами в неизвестное… Поворотами — во всем. В своей истории, в судьбах жителей, в архитектуре, в свойственном только ему ритме, непредсказуемости…
Когда в тридцатых годах прошлого века на Васильевском острове сносили старый дом, некий специалист долго недоуменно разглядывал начертанные на стене изречения: «Он многолик: тревога, паника, ужас, кошмары, отчаяние — это все его маски… Смерть идет на запах страха».
Как в коммунальной квартире дома на Васильевском острове появилось изречение тибетского отшельника?..
«Специалист» сообщил куда надо, но «там» было не до восточных мудрствований.
В 585 году до нашей эры, когда началось сражение мидян с ливийцами, произошло
Так страх прекратил на время войну.
Но в истории гораздо больше примеров, когда чувство страха губило целые армии, когда это чувство помогало слабому победить сильного.
Даже среди животных происходят подобные случаи. От бывалых людей можно услышать множество рассказов о том, как, оказавшись в безвыходном положении, обезумевшая от страха антилопа кинулась на льва и убила его, проткнув острыми длинными рогами; о том, как лошадь убила ударом копыта волка, а горный козел сбросил в пропасть снежного барса.
Об этом рассказывал друзьям поэт и путешественник Николай Гумилев, когда возвратился в Петербург из своей африканской экспедиции.
Лишь немногие современники Петра I понимали, насколько важно для российского государства создание города в устье Невы. Большинством же людей, строивших Петербург, руководил страх. Боязнь ослушаться царского указа, боязнь быть казненными, наказанными за невыполнение высочайшего повеления.
И тысячи жителей из разных российских краев и губерний срывались с родных мест, шли и ехали на строительство неведомого города, уже заранее боясь, ненавидя, проклиная его.
В конце XIX века поэтесса Поликсена Соловьева так обращалась к своему любимому Петербургу:
«Мне снятся жуткие провалы Зажатых камнями дворов, И черно-дымные каналы, И дымы низких облаков. Безмолвны щели-переулки, Безогнен окон мертвый взгляд. И ветер панихиду стонет По скатам крыш, средь черных труб, И мгла осенняя хоронит, Омыв дождями, тяжкий труп. О, город страшный и любимый! Мне душу пьют твой мрак и тишь. Проклятьем женщины томимый, Ты умер?.. Нет, не умер — спишь…»Страх, рожденный словом
«…И когда Он снял шестую печать, я взглянул, и вот, произошло великое землетрясение и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь. И звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои. И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих. И цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор, и говорят горам и камням: падите на нас и сокройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца, ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?»
Так предвещал Апокалипсис в своем Откровении святой Иоанн Богослов.
В последние десятилетия все чаще упоминается футурошок — страх перед будущим. Многие люди понимают: прошлое не вернуть, настоящее с его радостями и бедами, страхами и счастливыми минутами быстро пролетает. А что будет завтра, через год, через двадцать лет? Наступит ли когда-нибудь для человечества Золотой век или все же грядет Апокалипсис?
Не случайно в христианстве уныние считается смертным грехом. Это чувство, как и страх, имеет свойство самовозрастать до жизненно опасных размеров. Но виноват в «самовозрастании» сам человек,
«Мне сто раз, среди этого тумана, задавалась странная, но навязчивая греза: „А что, как разлетится этот туман и уйдет кверху, не уйдет ли с ним вместе и весь этот гнилой, склизлый город, подымется с туманом и исчезнет как дым, и останется прежнее финское болото, а посреди его, пожалуй, для красы, бронзовый всадник на жарко дышащем, загнанном коне?“» — писал в своем романе «Подросток» Федор Достоевский.
Александр Герцен считал, что «в судьбе Петербурга есть что-то трагическое, мрачное и величественное». В очерке «Москва и Петербург» он отмечал: «Это любимое дитя северного великана, гиганта, в котором сосредоточена была энергия и жестокость Конвента 93 года и революционная сила его, любимое дитя царя, отрекшегося от своей страны для ее пользы и угнетавшего ее во имя европеизма и цивилизации. Небо Петербурга вечно серо; солнце, светящее на добрых и злых, не светит на один Петербург, болотистая почва испаряет влагу: сырой ветер приморский свищет по улицам. Повторяю, каждую осень он может ждать шквала, который его затопит…
…Человек, дрожащий от стужи и сырости, человек, живущий в вечном тумане и инее, иначе смотрит на мир; это доказывает правительство, сосредоточенное в этом инее и принявшее от него свой неприязненный и угрюмый характер. Художник, развившийся в Петербурге, избрал для кисти свой страшный образ дикой, неразумной силы, губящей людей в Помпее, — это вдохновение Петербурга!..»
Мрачные мысли не давали покоя Александру Одоевскому, когда он наблюдал за жизнью петербургского общества. За несколько недель до восстания 1825 года поэт-декабрист, прославившийся впоследствии стихотворением «Ответ А. С. Пушкину на его „Послание в Сибирь“», писал о петербургском бале:
«Стоял я долго. Зал гремел… Вдруг без размера полетел За звуком звук. Я оглянулся; Мороз по телу пробежал. Свет меркнул… Весь огромный зал Был полон остовов… Четами Сплетясь, толпясь, друг друга мча, Обнявшись желтыми костями, Кружася, по полу стуча, Они зал быстро облетали. Лиц прелесть, станов красота — С костей их все покровы спали. Одно осталось: их уста. Как прежде, все еще смеялись; Но одинаков был у всех Широких уст безгласный смех. Глаза мои в толпе терялись, Я никого не видел в ней: Все были сходны, все смешались… Плясало сборище костей…»Это стихотворение Александра Одоевского оказало сильное влияние на «петербургскую» поэзию отчаяния, страха, растерянности.
Источник страха — в неизвестности
Да, уходят из жизни люди, народы, цивилизации…
Да, может умереть и планета Земля. Но так просто ничего не появляется и не исчезает в этом мире. Мы еще не знаем, какое предначертание уготовано человечеству. И поэтому, осознавая, что Глобальная Проблема Выживания существует, — «жить до конца» предначертано Богом или природой, не впадая в уныние и панику.