Петербургские апокрифы
Шрифт:
Единственное событие, нарушившее здешний порядок и послужившее поводом для многих толков, — это приезд в соседнее с нашим имение молодого владельца, князя Кокорина.
Приехавши в нашу глушь прямо из чужих краев, сей странный чудак вот уже целый месяц провел в полном уединении, сам никуда не выезжая и к себе никого не принимая.
Меня, конечно, мало это событие интересует, но вся округа соседняя взволнована».
Писавшая эти строки остановилась и задумалась. Боялась Анета Кирикова показаться смешной провинциалкой своей столичной подруге Лизе Балдиной и потому далеко не всю правду
Хотелось ей сохранить в письмах тон разочарованной несчастливицы, которую ничто не может развлечь в деревенской глуши.
Поэтому-то, сообщая в элегическом тоне о страданиях одинокой непознанной души, Анета не сообщала о тех скромных, правда, развлечениях, к которым она, при всей столичной гордости, все же снисходила.
Не писала она, как на Святках бегала тайком с дворовыми девицами в поле о суженом гадать, захаживала и на поседки;{346} как сосед Чегорин приезжал с гитарой, пел нежные романсы, а потом, томно поводя глазами, говорил о ничтожестве одинокой жизни. Правда, сюртук Чегорина был из грубого домашнего сукна, сшитый доморощенным портным; правда, что был он не очень молод, достаточно толст, от волнения потел, но все же и с ним без скуки проводила время Анета.
Не писала она и о многом другом, а также о приезде князя Кокорина, который занимал ее воображение едва ли не больше, чем кто-нибудь еще.
Вот и сейчас, упомянув в тоне небрежном его имя, задумалась Анета. Вспомнила она, как в одно весеннее утро, заслышав колокольцы, вышла она на крыльцо и увидела медленно шестериком влекомую по грязи коляску, в которой сидел молодой человек.
Едва разглядела Анета острый профиль и под синим, особого какого-то фасона картузом длинные кудри.
Проезжающий имел вид сосредоточенный; даже не обернулся в Анетину сторону.
Чего не разглядела Анета, то дополнило ей услужливое воображение.
Часто, сидя у открытого окна, смотря на эту белую мглу майской северной ночи, мечтала смутно и сладко Анета. Молодой князь, стройный, бледный, с задумчивым нежным взглядом, черными кудрями до плеч, красивый, — ах, какой красивый! — рисовался мечтательному воображению.
Был одет он изысканно. Ароматом модных духов веяло от него, тихим, будто ручья шепот, голосом говорил он слова нежности необычайной. И даже дальше шли нескромные мечты, но не будем, любезный читатель, слишком злоупотреблять нашим правом подслушивать и подсматривать за тем, что делается в тайных девичьих светелках.
Долго не могла заснуть в эти ночи Анета, а наутро по десяти раз посылала тетка будить сонливицу.
Дядя, Осип Иванович, попыхивая трубкой, говорил, усмехаясь:
— Девкам сон впрок. Вот, приехала Аннушка игла иглой, а теперь толстеет, что рождественская индюшка.
Анета обижалась неучтивым сравнениям, брала книжку и уходила в сад, первой яркой зеленью зазеленевший. Читала ли про любезнейшего, очаровательнейшего кавалера Адольфа{347} или про храброго, таинственного, с ног до головы в железо закованного рыцаря, — представлялся ей князь Кокорин, красная крыша дома которого чуть-чуть поблескивала на холме за рекой и рощей.
Впрочем, действительно, не одна Анета занята была
Лишь приедет кто в гости, сначала поговорят о посевах и телятах, а потом сейчас же сведут разговор на Кокорина. Старики вспоминают крутой нрав покойного князя и подробно перечисляют все достатки нового владельца. Молодые люди злословят и негодуют на неприличную заносчивость уединенного соседа, никого не почтившего своим знакомством; девицы же краснеют, а потом промеж себя шепчутся:
— Ах, ma ch`ere,{348} душка, какой, говорят, князь, просто прелесть. Лукерья наша на днях бегала к куме своей, княжьей ключнице, так видела, как он по аллее прогуливался. Такой, говорит, красавец, что сказать невозможно.
— Ну, душенька, не очень-то вкусу Лукерьи верить можно, — презрительно кривила губы Анета, сама, впрочем, с любопытством выслушивая все сплетни и пересуды, доходившие через баб от княжеской дворни.
Однажды приехал Чегорин и еще с крыльца, помахивая картузом, заговорил оживленно:
— Осчастливлен я, осчастливлен!
— Да что с тобой, батюшка, белены объелся? — сердито прервала его бессвязные восклицания Анетина тетка, Марья Семеновна, — коли случилось что, так рассказывай, а не кричи.
Усевшись с важностью в вышитом кресле, отирая пот с радостно сияющего лица, начал Чегорин рассказ.
— Первым из всех соседей осчастливлен сегодня знакомством с его сиятельством князем Кокориным. По собственному его зову приехал сегодня к нему и не без приятности провел время. Потчевал меня обедом, и прямо от него — к вам.
— Да зачем ты ему понадобился? — спросил Осип Иванович, от любопытства спустив даже ноги с дивана.
— Видите ли, земля наша с княжеской лежит рядом. Тяжба, если изволите знать, еще покойным моим родителем против его покойного родителя начата была. Так вот, пожелал кончить миром.
— А ты к нему по первому зову так и поскакал, к мальчишке? Еще дворянином себя почитаешь, — сердито вставила Марья Семеновна.
— Да любопытство, матушка, одолело. Только чтобы все разузнать, и поехал, только любопытства ради, — оправдывался Чегорин.
— Ну, сказывай тогда, каких диковин насмотрелся? — торопила Марья Семеновна.
— Наипервейшая Диковинка — это сам князь Дмитрий Павлович, чудака такого вряд ли другого встретишь, — начал свой рассказ Чегорин и во всех подробностях описал свою поездку, комнаты, трех собак английских, костюм князя, напоминающий не то рясу, не то халат, странные речи, которые пришлось ему выслушать.
— Тебя, сударь, послушать, так впрямь сущеглупый князь-то твой. Да не врешь ли, Платон Иванович? — когда кончил Чегорин, промолвила Марья Семеновна.
— Как вам, матушка, угодно: верьте, не верьте, — обиделся Платон Иванович и умолк.
Поговорили еще о чем-то, и наконец, взяв картуз, Чегорин собрался уезжать, отклоняя все просьбы остаться поужинать.
Анета вышла его проводить на крыльцо.
Пережидая, пока прогонит пастух стадо, высокий столб пыли поднявшее, задержался Чегорин, с томной улыбкой поглядывая на Анету. Ко та, казалось, не обращала внимания на кавалера; смотря на розовые облака, мечтала Анета о чем-то далеком.