Петербургские ювелиры XIX века. Дней Александровых прекрасное начало
Шрифт:
На следующий год – новое несчастье. В конце августа в Бельгии вспыхнула революция, Николай I из-за интриг французов и англичан ничем не смог помочь любимой сестре, и свекор русской великом княгини потерял самую, пожалуй, лакомую часть своего королевства. Столицей нового независимого государства стал столь любимый ранее Брюссель, куда 21 июля 1831 года торжественно въехал на белом коне бельгийский конституционный монарх Леопольд Саксен-Кобургский, избранный на вакантный престол Национальным конгрессом.
Но вот наступил 1840 год. Король Вильгельм I, овдовевший три года назад, настолько страстно влюбился в графиню Генриетту д’Ултремон де Вегмонт, красавицу-фламандку, что пожелал соединиться с избранницей узами брака. Однако официальный союз, пока король занимал трон Нидерландов, был невозможен, а морганатический расшатывал бы устои монархии. К тому же могли обостриться и так напряженные отношения, существовавшие между бельгийцами и голландцами. Старый монарх предпочел отречься в пользу старшего сына, уже несколько лет исполнявшего обязанности
Вильгельм II торжественно короновался в Амстердаме под сводами Новой кирхи. Главу его увенчала блистающая драгоценными каменьями корона, а затем новому властелину поднесли не менее великолепные скипетр и державу. Но даже эти роскошные регалии, ставшие отныне вплоть до нашего времени атрибутами нидерландских монархов, не могли затмить наряд супруги короля, которую подданные обычно называли Анной Русской. Голландская королева, что так поразило ее подданных, была одета в пышное, сверкавшее многочисленными самоцветами русское платье с длинными рукавами, а на ее прическе громоздилась корона, напоминавшая кокошник [313] .
313
Стрижак, Анна Павловна… С. 39, 68–70.
Судьба фирмы «Братья Дюваль» при Филиппене Дюваль
Августейшие особы не забывали обременять Филиппена Дюваля своими пожеланиями и заказами, ибо изделия курируемой им мастерской, хотя объем ее работ и сократился, по-прежнему славились. Для великой княгини Марии Павловны ювелир исполнил помимо перстней с аметистами какое-то украшение в 15 тысяч рублей, отосланное к ней в Веймар [314] .
При обручении в 1823 году принцессы Шарлотты Вюртембергской, получившей при переходе в православие имя Елены Павловны, с ее избранником, великим князем Михаилом Павловичем, новоиспеченной великой княгине пожаловали бриллиантовый убор с изумрудами и медальон с портретом порфирородного нареченного, закрепленный на роскошной алмазной цепи. В честь же бракосочетания с младшим братом самодержца новая невестка получила усыпанные бриллиантами склаваж и серьги рубиновой парюры, а также диадему и склаваж сапфирового гарнитура. Все эти драгоценные, стоившие почти полмиллиона рублей, вещи вышли из стен фирмы «Братья Дюваль» [315] .
314
РГИА. Ф. 759. Оп. 6. Д. 1979. Л. 2–3 об.; Д. 2104. Л. 2,3 об.
315
Кочерова Е.И. Приданое Великого Князя Михаила Павловича // Русская ветвь Мекленбург-Стрелицкого Дома: Сборник трудов международной научной конференции 16–18 октября 2001 года. СПб., 2005. С. 48.
Филиппен Дюваль должен был непрестанно заботиться о хорошем состоянии драгоценностей августейшей патронессы. Ладно, когда она посылала ему образец понравившихся серег, чтобы тот сделал точное их повторение [316] . Но вдовствующая императрица подчас озадачивала своего ювелира, как в свое время и Франсуа Дюваля, не совсем обычными поручениями, ибо вполне могла попросить его купить в модном магазине какую-либо вещь для украшения интерьера [317] , а однажды даже пожелала увидеть сложную, состоявшую из множества деталей модель ажурного железного моста, присланную братьями Филиппена Дюваля в Женеву, вероятно, из Англии [318] .
316
РГИА. Ф. 759. Оп. 6. Д. 2461. Л. 2–2 об.
317
РГИА. Ф. 759. Оп. 6. Д. 1644. Л. 2, 3 об.; Д. 883. Л. 8, 9 об.
– 10 об., 12; Оп. 1. Д. 53. Л. 30, 32.
318
РГИА. Ф. 759. Оп. 6. Д. 2286. Л. 2.
К концу своей жизни вдова Павла I стала составлять духовную, чтобы оставить родным и близким на память всевозможные вещи. Вилламов записал в своем дневнике 28 февраля 1826 года, что понедельник оказался тяжелым: «Я провел день во дворце за проверкой с Пильниковым и Дювалем в бриллиантовой комнате подарков, предназначенных по завещанию императрицы, что продолжалось за 9 часов вечера», да и на следующий день «императрица стала сама пересматривать эти подарки и завещанное имущество, в которых она сделала многие изменения, что вызвало новую проверку» [319] .
319
Воцарение
После кончины императрицы Марии Феодоровны, специально оговорившей в завещании: «Особенно прошу детей моих не лишать своего покровительства семейство Дюваль, как людей в полном смысле прекрасных» [320] , Филиппен Дюваль, поскольку уже стало трудно конкурировать с молодыми и талантливыми соперниками, потихоньку сворачивает просуществовавшую без малого век фамильную ювелирную мастерскую. Теперь становится выгоднее открыть банк на паях с другим кузеном, представляющим интересы петербургской семьи Сеген. Новому делу помогали значительные связи с зарубежными финансистами, что помогало исполнять немаловажные поручения русского Двора. Не случайно в апреле 1831 года именно у торгового дома Дюваля-Сегена и Кo императорским Кабинетом выписывается вексель на братьев Шиклер в Берлине, чтобы те заплатили тамошнему живописцу Францу Крюгеру за написанную по заказу самого Николая I картину «Парад в Берлине» [321] .
320
Завещание императрицы Марии Феодоровны, 1-го ноября 1826 года // Русская старина. 1882. Т. 34. С. 103, 128, раздел XXXIX.
321
Асварищ Б.И. «Совершенно модный живописец» Франц Крюгер в Петербурге: Каталог выставки в Государственном Эрмитаже. СПб., 1997. С. 21.
Да и впоследствии многочисленные племянники, внуки и правнуки разветвленной династии потомков Луи Дюваля и Розы Энгель, приезжая в Петербург, четверть века обеспечивали процветание банкирскому дому Дюваль-Сеген, продлившееся вплоть до Крымской войны 1853–1856 годов [322] .
Члены семьи Дюваль оставили по себе хорошую память, а поэтому заезжавшие в Женеву русские путешественники, с удовольствием виделись с любезными и образованными бывшими придворными ювелирами, ставшими уважаемыми швейцарскими гражданами. Недаром граф Михаил Юрьевич Виельгорский, гофмейстер Высочайшего Двора, писал в 1839 году оттуда знаменитому поэту и воспитателю престолонаследника Василию Андреевичу Жуковскому: «Доселе никого из здешних Русских не встречали кроме Мятлева… Здесь Дюваля нашел и Остермана» [323] , ставя теперешнего жителя Гельвеции в один ряд не только с автором забавных и полных юмора стихов, но и с прославленным героем Кульма.
322
Мартынов С. Финансы и банкирский промысел: Штиглиц, Гинзбурги, Поляковы, Рябушинские. СПб., 1993. С. 46. (Серия «Деловая Россия: история в лицах»).
323
Из писем к В.А. Жуковскому графа Михаила Юрьевича Виельгорского и его супруги // Русский Архив. 1902. Т. 2. С. 445 (письмо от 30 августа/11 сентября 1839 г. из Женевы).
«Бриллиантщик» Вильгельм-Готтлиб (Георг-Готтлиб) Классен
Вскоре после отъезда Франсуа Дюваля на родину, в бумагах императрицы Марии Феодоровны стала часто упоминаться фамилия Классена. Этот ювелир, которого звали Вильгельм-Готтлиб, приехал в Северную Пальмиру из Дерпта в 1805 году и через пять лет вступил в иностранный цех. Правда, в церковных книгах русской столицы Вильгельма Классена именовали Георгом-Готтлибом [324] .
324
Алфавит… С. 30; B"acksbacka… S. 51, 45. Может быть, имя Классена – не Вильгельм-Готтлиб, а Георг-Готтлиб, как уточнил Бексбака, ссылаясь на церковные книги Петербурга.
Мастер был достаточно состоятелен, чтобы завести себе дачу под Стрельной, недалеко от Троице-Сергиевой обители, однако предусмотрительно застраховал свое имущество. И когда дача сгорела, он тут же на полученные от страховой конторы средства выстроил новую. Та в мае 1829 года также выгорела до основания на глазах владельца, «который преравнодушно стоял тут и смотрел на пожар», и публики, изумлявшейся столь непривычному, однако легко объясняемому наличием страховки хладнокровию [325] .
325
Из писем Константина Яковлевича Булгакова к брату его Александру Яковлевичу // Русский Архив. 1903. Кн. 3. Вып. 10. С. 335 (письмо от 20 мая 1829 г.).