Петербургский изгнанник. Книга первая
Шрифт:
— Хороша-а! Схожа с ключевою…
Радищев задумался о реке. Непокорность Ангары поражала. Богатырскую силу таила река. Неисчислимая энергия её могла служить полезному делу, будь на её берегах заводы. И Радищеву верилось, что со временем сломленная волей человека река отдаст свою силу. Иркутск станет богатейшим портом этого огромнейшего края.
На берегу, где приставал паром и был взвоз, красовалась каменная соборная церковь со старинной колокольней итальянской архитектуры. Правее её, выше по течению реки, из-за стен Кремлёвской крепости, как сторож, выглядывала небольшая Спасская церквушка,
Левее, на взлобье, в устье Иды, впадающей в Ангару, величаво возвышался Девичий монастырь. В его сторону от взвоза были построены береговые укрепления — обрубы, частью уже разрушенные водой. Возле них стояли рыбацкие лодки, дощаники, парусники и первый гальот, выстроенный в Иркутске для хождения по Байкальскому морю.
Прямо от взвоза начиналась Заморская улица, пересекающая весь город. Она шла до палисада, где поднимались главы Крестовской церкви. Здесь была Заморская застава, и отсюда начиналась дорога к Байкалу.
Запыхавшиеся лошади остановились перед огромными триумфальными воротами. Радищев невольно взглянул на красивое сооружение и подумал, что оно возведено в честь какого-нибудь важного события в жизни этого обширнейшего сибирского края. На арке была сделана надпись:
Красою твоих хвалёных дел, Иркутска пользу умножая, Наполни радости предел, Императрице подражая.Радищев прочитал стихотворный панегирик и усмехнулся. Позднее он узнал, что триумфальные ворота были поставлены в честь правителя этого города. Через них въезжал генерал-губернатор Пиль, получивший назначение наместника Иркутской губернии. Горожане устроили пышную встречу новому правителю, и при его въезде грянул пушечный салют иркутского гарнизона, выкатившего пушки на плац-парадную площадь возле кафедрального собора.
Миновав триумфальные ворота, экипажи Радищева въехали на Заморскую улицу и покатились по мостовой притихшего города. Окна домов закрывались тяжёлыми ставнями. Во дворах с цепей спускали злых собак, оглашающих лаем пустые улицы и городские площади.
Александр Николаевич повторил про себя:
…Наполни радости предел, Императрице подражая…«Было бы чему подражать», — подумал он.
Сопровождающий офицер, посланный навстречу Радищеву Пилем, сдерживая коня, ехал поодаль от экипажей, указывая дорогу. Разбитые колёса прогромыхали мимо архиерейского дома и выехали к каменному гостиному двору. Здесь было совсем глухо. Доносились удары колокола. Это на колокольне Спасской церкви отбивали удары боевые часы. Вскоре экипажи остановились возле ворот городской управы. В ограде её был небольшой домик. В нём и предложено было остановиться Радищеву.
Несколько дней Александр Николаевич не появлялся в городе. В дороге, когда необходимо было поддерживать бодрый дух в своих путниках, он крепился, а в Иркутске сразу занемог. Елизавета Васильевна решилась навестить иркутского генерал-губернатора
Ей казалось, что представился самый удобный случай в связи с болезнью Александра Николаевича самой встретиться с генерал-губернатором и поговорить с ним о своём несчастном друге.
«В самом деле, — рассуждала она, — визит мой и разговор вполне естественны. Никто не упрекнёт меня ни в чём, когда узнают, почему пришла я, а не явился в присутствие Радищев».
Рубановская много думала об этом визите к генерал-губернатору. Она не хотела признаться самой себе, что одна мысль о посещении наместника края вселяла в неё непонятный трепет и волнение, которые Елизавета Васильевна ещё никогда не испытывала в своей жизни.
Рубановская внушала себе, что для посещения у неё был законный повод — письмо графа Воронцова, лично адресованное госпоже Пиль. Елизавета Васильевна решила, что лучше всего встретиться с генерал-губернатором в домашней обстановке, где можно переговорить обо всём более подробно, чем в стенах губернского правления. Она не ошиблась в своих расчётах.
Был воскресный день. Генерал-губернатор отдыхал на даче, расположенной в противоположной стороне города, за рекой Идой. Рубановская наняла извозчика и по Большой улице проехала через весь город. Идинская сторона Иркутска была наиболее оживлённой и даже красивой. Деревянная набережная Ангары напоминала небольшой столичный проспект. По воскресениям здесь гуляли модные купчихи, няни с детьми, чиновники, купеческие приказчики и служивые люди.
Тут же была пристань. Почти к самой реке спускались торговые ряды. Над рекой не умолкал гвалт рыбаков ангарщины, ссыльнопоселенцев, занимающихся тяжёлым трудом — бурлачеством на Ангаре.
В устье Иды был разбит Аптекарский сад — любимое место гулянья иркутян. Здесь по воскресеньям, с утра и до поздней ночи, играли полковые музыканты, развлекая городскую публику.
Губернаторская дача находилась поблизости от Аптекарского сада. Она была спрятана в густом сосновом бору, спускающемся с горы вплотную к городу. Извозчик остановился у глухих тесовых ворот и высокого забора.
— Ждать прикажете?
— Будьте добры, — отозвалась Рубановская и направилась к калитке.
— Псы злые, — предупредил извозчик, — остерегайтесь, не то покусают…
И едва Елизавета Васильевна тронула большое кольцо калитки, как во дворе поднялся лай, словно на псарне. Рубановская испуганно отступила назад. В приоткрывшейся калитке показалась голова усатого, как таракан, солдата.
— Цыц, окаянные, — крикнул он на собак и, посмотрев на Рубановскую, добавил:
— Его превосходительство почивают…
— Мне госпожу Пиль.
— Цыц, проклятое отродье! Пройдите…
Елизавета Васильевна, оберегаемая усатым солдатом, прошла до террасы, где выжидательно стояла пожилая дама с открытой головой в папильотках. Дама вскинула холодные глаза:
— Его превосходительство почивает…
— Мне Елизавету Ивановну, — принимая даму с папильотками за горничную или няню, сказала Рубановская.
— Я буду Елизавета Ивановна, — высокомерно сказала Пиль.
Рубановская чуть оробела и, как можно спокойнее, сказала:
— Я из Санкт-Петербурга с письмом от графа Александра Романовича…