Петербургский рыцарь
Шрифт:
— Ах, судьба… судьба…
— Ты сожалеешь? Давай повернем.
— Нет, брат… нет, плывем дальше.
Весла опустились в воду, где все еще плавали огромные куски льда, то и дело ударявшие в бока хрупкой посудины. При каждом глухом ударе Флорис чувствовал, что его сердце бьется в том же мрачном ритме, и все же сегодня утром в Иркутске был праздник. Сибиряки приехали издалека, в своих санях, запряженных оленями, чтобы поприсутствовать на обещанном спектакле. Весело перезванивали сотни колоколов. Флорис скакал на коне в сопровождении пятисот отборных казаков, державших в руках развевающиеся на ветру штандарты и хоругви, украшенные кистями,
— Дозволь, ваше величество, принять эти скромные почести от города, который распахивает перед тобой ворота и признает тебя единственным законным государем.
Градоначальник в сопровождении знатных горожан выступил за «палисад», который по ночам защищал восемь сотен домов Иркутска. Он поклонился и протянул ключи от города. Флорис с волнением взял их. На городском гербе были изображены «на серебряном поле бегущая по траве рысь, держащая в зубах соболя». Молодой человек побледнел. Ему показалось, что соболь похож на его сестру… Елизавету! Коварная и трижды проклятая царица! Некогда он так любил ее, теперь же любовь сменилась ненавистью. Это недоброе чувство, уснувшее зимой в объятиях прекрасной Зингары, теперь всколыхнулось в нем с новой силой. На секунду в голове его мелькнула картина: он со своими войсками окружает Зимний дворец, как уже было год назад, однако теперь Елизавета падает на колени и лепечет слова пощады. Флорис до боли стиснул руки. Его уже называли «величество», значит, жребий был брошен. Великий сибирский мятеж начался.
Флорис взглянул на Адриана, пытаясь определить его отношение к происходящему. Однако лицо старшего брата было непроницаемым. Флорис вздохнул, взял ключи, поднял их над головой и воскликнул:
— Сибиряки, клянусь перед Богом и Святой Русью всегда радеть о вашем благе и оставаться достойным вашего доверия.
— Боже, храни царя! — разом закричали несколько тысяч голосов.
Жители толпились перед своими избами по пути нового императора, с великим шумом объявленного казаками. На этой земле изгнанников было легко поднять мятеж. Стоило только бросить искру, и пожар разгорался мгновенно. Искрой вполне могло быть чудо.
— О! Как он красив!
— А ты уверен, что это наш новый царь?
— Ей-Богу, Зинаида, это наш царь-батюшка.
— Благослови нас, батюшка.
— А ты освободишь каторжников, царь?
— А ты позволишь нам вернуться в Россию?
— Скажи, будешь ли ты любить нас?
— Да… да… друзья мои… я всех вас люблю.
Флорис улыбался, кивал головой, раздавал обещания, позволял народу касаться своих сапог и целовать руки.
— Все как везде и как всегда, — прошептал Флорис Адриану. — О! Я отомщу, и месть моя будет неотвратима.
— Если совесть твоя чиста, то все прекрасно, брат, — спокойно ответил Адриан, не разжимая зубов.
Флорис обернулся, задетый за живое. Ему становилось страшно, когда Адриан начинал говорить подобным образом. Горький ком подкатил к горлу. Вдали высокие снежные вершины отражались в водах озера Байкал. Федор и Ли Кан энергично отстраняли наиболее бойких женщин, готовых буквально броситься под копыта коня Флориса. Жорж-Альбер и Грегуар, обоюдно сознавая грандиозный триумф и столь же грандиозное будущее, ожидавшее их юного хозяина, издавали только презрительные звукоподражательные звуки в сторону Золотия.
Теперь Флорис и его эскорт поднимались по центральной улице, вдоль которой выстроились изящные дома,
Гетман Саратов и атаман ожидали своего подопечного на площади Кремля, как торжественно называли старую деревянную крепость. Флорис спешился, чтобы приветствовать двух казацких вождей. У атамана была роскошная рыжая борода; его черная баранья папаха была надвинута глубоко на лоб. Он поднял руку; возгласы стихли.
— Народ Сибири, мой брат гетман и я решили встать во главе наших людей и отправиться в поход на Москву, чтобы короновать там нашего царя. Никакая армия не сможет помешать славным казакам захватить Санкт-Петербург. Мы разгромим царицыны войска и завоюем победу. Кто хочет идти с нами, чтобы добыть славу или вечную жизнь?..
Вскинулись сотни рук. Это были бывшие каторжники, ссыльные, буряты, надеявшиеся завоевать себе богатство, присоединившись к новому царю.
Флорис, одетый в мундир с золочеными бранденбурами, бледнел все больше и больше. Легкий ветерок шевелил его отросшие черные кудри. Казалось, даже его зеленые глаза померкли. Адриан понимал, что творилось в душе брата. Он мог бы ему помочь, но не стал делать этого: Флорис должен был сам сделать свой выбор.
После церемонии Флорис, не говоря ни слова, во весь опор поскакал в лагерь, разбитый на берегу Байкала, его свита последовала за ним. Они помчались мимо повозок цыган, чудесным образом переживших зиму и достигших цели своего паломничества. Вслед им неслись веселые голоса, песни, смех и визг. На дороге, превратившейся в сплошной поток грязи, копошились дети, отыскивая последние островки слежавшегося снега. Флорис расстегнул ворот, ему было тяжело дышать, на лбу выступил холодный пот. Поравнявшись со своей палаткой, он на ходу соскочил с коня. Его личные гвардейцы, с кривыми саблями на боку и кинжалами за поясом, подтянулись и взяли на караул. Ворвавшись в палатку, Флорис бросился на походную ковать и долго-долго лежал, широко раскрыв глаза и уставившись в потолок. Пальцы его непроизвольно теребили огромный изумруд. Жорж-Альбер попытался отвлечь его, но его старания были напрасны. «Мой хозяин в отвратительном настроении», — подумал зверек и отправился на берег Байкала поиграть с симпатичной нерпой, чьи длинные усы приводили его в восторг.
— Поехали, брат, — внезапно позвал Флорис, — мне хочется умчаться вдаль.
Адриан сдержал улыбку: с самого Иркутска им ни разу не удалось остаться наедине! Вскочив на свежих коней, они проехали мимо палатки гетмана: старый казак вместе со своим другом атаманом склонились над картой. Оба они приветствовали Флориса особым поклоном, наполовину по-украински, наполовину по-восточному, свойственным только казакам.
— Возвращайся скорей, царь, завтра на рассвете мы снимаемся с лагеря, — крикнул гетман, решивший отныне, не дожидаясь коронации, называть своего крестника его будущим титулом.
Молодые люди скакали по крутому берегу озера, протянувшемуся более, чем на пятьсот верст. Вдали виднелись покачивающиеся на волнах лодки. Рыбаки вытаскивали сети, полные омулей и сигов.
Флорис всадил шпоры в бока коню, тот взвился на дыбы и прыгнул с кручи на каменистый берег. Адриан следовал за ним; он шептал:
— Давай, братец… давай, я же знаю тебя…
Цыгане разбили свой лагерь возле воды. Женщины стирали белье и мыли детей. Вожак Тамара напутствовал его теми же словами, что и гетман: