Петербургский сыск. 1870 – 1874
Шрифт:
– Вы не заходили в столовую?
– Нет.
– Сколько было выстрелов?
– Я слышала два.
– Вы не ошибаетесь?
– Нет, дважды в столовой раздавался грохот. В начале один, спустя полминуты второй.
– Но после выстрелов могла понадобиться помощь?
– Это было выше моих сил. Я любила и Алексея Ивановича, и, не смотря на свершенную подлость, Порфирия. Мне было бы больно видеть одного из них.
– Но почему вы отдали нам вчерашнее письмо?
– Не знаю, – удивляясь себе, произнёсла она.
– А где
Мария Степановна встала и подошла к бюро, немного помедлила и протянула Путилину сложенный вдвое голубой листок.
– Надеюсь, Вы больше ничего не утаили?
– Господа, мне больше скрывать нечего.
– Извините за беспокойство, надеюсь, больше Вас не потревожим.
– Я тоже на это надеюсь, – бесцветным тихим голосом произнёсла новоиспеченная вдова.
– Маргарита Иоганновна, у нас возникли новые вопросы, – Путилин не тратил время, а с порога комнаты начал говорить, – Марию Степановну, Вы видели выходящей из столовой?
– Нет, что Вы, – быстро произнёсла немка, но на мгновение задумалась, – хотя..
– Продолжайте.
– Я не уверена, но сейчас отчетливо вижу, она отошла от двери и мелькнула в конце коридора, затворив за собою дверь.
– Она отошла от двери?
– Да, да, теперь я уверена, что было действительно так. Мария Степановна отошла от двери.
– Хозяйка знала о вашей связи с Алексеем Ивановичем?
– Как? – немка застыла с открытым ртом, потом писклявым голосом выдавила из себя. – Зачем Вы клевещете?
– Так знала или нет? – снова спокойным голосом произнёс Иван Дмитриевич.
– Не знаю, – плечи опустились и немка зарыдала.
– Благодарю, сударыня, – буркнул Путилин и вышел из комнаты, он не мог терпеть ни женских слез, ни женских истерик.
В коридоре обескураженный пристав спросил:
– Иван Дмитриевич, как Вы узнали о немке и хозяине?
– Все очень просто, – пояснил Путилин, – вы не обратили внимания на теплые интонации в голосе, с которыми наша воспитательница вспоминала хозяина.
– Тогда получается, у Марии Степановны были все основания желать смерти супругу.
– Здесь вы не правы, – поправил пристава Путилин, – вспомните слова господина Шляхтина о сластолюбии Алексея Ивановича, о его вояжах в Варшаву, которые он с удовольствием совершал. Мария Степановна преотличнейше знала о слабостях супруга, но всегда была уверена, что он никогда не посмеет оставить семью. Каким бы он ни был, но любил детей, поэтому у нее не было повода желать ему смерти.
– Тогда кто же?
– Выясняем.
Кормилица сидела, выпрямив спину, сложила руки на коленях. Спокойный взгляд, ни капли волнения, только бледность лица выдавала потаенные чувства.
– Екатерина, скажи, – Иван Дмитриевич ходил
– Один.
– Ой ли, я жду правды.
– Не помню.
– Екатерина, после злодеяния прошло несколько часов, неужели ты способна забыть о своих поступках.
– Я не лгу, – чуть ли, не крикнула кормилица, – честно говорю, не помню. Передо мною кровавая пелена, словно память отшибло.
– Поверю, но постарайся вспомнить. – Путилин сел напротив Екатерины и положил руку поверх ее, пылающей нестерпимым огнем. – Ты открыла дверь, так?
– Так, – она кивнула головой.
– Тебя едва не сбил господин Шляхтин, так?
– Так.
– Ты заглянула в столовую, так?
– Так.
– Что там увидела?
– Алексей Иванович сидел в кресле.
– Он был жив?
– Не знаю.
– Кто там был?
– Никого.
– Что было дальше?
– Я сразу же закрыла дверь.
– Хорошо, а второй раз?
– Я услышала шум и заглянула снова в столовую.
– Кто там был?
– Да никого я не видела, – вскипела кормилица и сбросила руку Путилина со своей, – никого там не было, никого.
– Пусть будет так, – Иван Дмитриевич положил руку на колено, – не бойся и вспомни, что ты там видела? Не спеши отвечать, подумай, вспомни.
Екатерина терла руками виски, в глазах застыло непонимание.
– Хорошо, – гладил колено, – хорошо, не хочешь, не вспоминай.
– Столовая была пуста, только колыхалась штора, словно ветер ее затронул.
Пристав в бессилии опустился на стул в столовой, вытер лоб платком.
– Иван Дмитриевич, я ничего не понимаю, я подозреваю всех. В особенности господина Шляхтина, мы так и не узнали: сколько на самом деле было выстрелов? Два? Три? Но и каждый из присутствующих имел возможность совершить преступление. Мне хочется подвергнуть их всех аресту, как сообщников.
– Что ваши молодцы нашли пистолет?
Пристав, не говоря ни слова, вышел и вернулся темнее ночи.
– Нет, не нашли.
– Тогда не спешите, – Путилин присел на соседний стул, закинул ногу за ногу, – наше расследование, признаюсь Вам, идет к завершению. Вспомните слова кормилицы, она заглянула в столовую, и ей показалось, что хозяин мертв, но он был жив, просто сидел в кресле, уставившись в одну точку. Он был в размышлениях, слишком непростым был разговор, закончившийся выстрелами и ранением в руку. Его состояние можно понять, притом заторможенное состояние от боли и стыд, охвативший его за поведение родственника. Дверь заперта. Хозяйка бежит в свою комнату, воспитательница еще не заглянула в столовую. Вот именно в эту минуту и происходит убийство, – начальник сыска подошел к шторам, закрывающим окна. Склонился, рассматривая за каждой из них.