Петербургский сыск. 1870 – 1874
Шрифт:
– Что за конфуз вышел с разъездным?
– Дак…
Пролетки остановились насупротив почтового вагона. Евсеев распорядился подчиненным почтальонам и извозчикам начать погрузку в вагон.
Привычное дело: из колясок подавали пакеты и мешки, которые переносили в вагон, где их принимал разъездной железнодорожный почтальон.
Александр Никифорович оформлял документы.
– Давайте, – говорил он, – шевелитесь, сегодня последний у нас.
Да
– Так, – произнёс довольный чиновник, – осталась только денежная сумка.
– Постойте, господин Евсеев, – поднял взгляд на него разъездной, – не порядок, – он показывал на печать, – посмотрите сами.
– Что?
– Печать – то порушена, – держал в руках тяжелую сумку, – в таком виде принимать отказываюсь.
– Что тут страшного, – возмутился Александр Никифорович, – поставьте пометку, что принят Вами в таком состоянии и дело с концом.
– Нет, – категорически заявил разъездной, – увольте, но принимать не буду. Это же деньги, а вдруг недостача?
– Открывайте мешок, – вспылил чиновник, – там бумага и в ней указана пересылаемая сумма. Пересчитаете и вся недолга.
– Нет и еще раз нет, – протестовал сопровождающий почтовый вагон, – представьте мне мешок в надлежащем виде, тогда другое дело.
– Хорошо, – процедил сквозь зубы чиновник, – я еду на Почтамтскую и к вашему отправлению вернусь. А вы, – обратился к своим сотрудникам, – можете быть свободны…
– … он уехал, – закончил рассказ допрашиваемый, – а мы собрались и домой поехали.
Второй почтальон рассказал почти тоже, что и брат.
– Запиши сказанное, – распорядился помощнику Иван Дмитриевич, – и отпусти домой. Вернемся к нашей Акулине. Пришло время закуски, подавай Яковлева, посмотрим, что за фрукт.
Александр Яковлев оказался красивым детиной под косую сажень ростом и немного неуклюжим.
– Здравствуй, молодец! – первым поприветствовал его Иван Дмитриевич.
– Здравствовать и Вам, – произнёс вошедший и присел на стул без приглашения.
– Не хотелось тебя держать в холодной, – в голосе хозяина кабинета чувствовались извинительные ноты, – но так уж стряслось.
– Да я и не в обиде, – покачал кучерявой головою, – у Вас служба такая.
– Если уж ты такой понятливый, то поведай мне об Акулине Сергеевой.
– А что требуется? – в голосе слышались нотки удивления.
– Наверное, все.
– Что о ней толковать? – сплошное безразличие и ни толики удивления. – Ну сожительствовали мы с ней. Что запрещено законом?
– Нет, – Путилин облокотился руками о стол, – ты, Александр, находишься в сыскном отделении, и я задаю вопросы не ради праздного
– Я ж не супротив, мне удивительны слова Ваши.
– Что ж странного, если я, начальник сыскной полиции, веду с тобою беседы, то по нужде следствия.
– Хорошо. Сожительствовали мы с Акулиной. Баба она справная, работящая, но больно на парней заглядывалась и хвостом перед ними вертела. От этой напасти мне было худо, и я не утерпел и ушел от нее греха подальше. Меня всего переворачивало от ее любезностей с другими, – заскрежетал зубами.
– Зло до сих пор держишь?
– Полюбил я ее, терпел долго, но душа на части разрывалась, и я собрал свои пожитки и ушел.
– До сих пор, видать, она не отпустила?
– Видеть ее не могу, – рукой стукнул по груди, – все внутри переворачивается, так и подмывает взять нож в руки и… будь, что будет, – посмотрел себе под ноги
– Когда ты видел ее в последний раз?
– Не знаю, я старался не бывать там, где она.
– Однако?
– Месяц тому, два, не помню.
– А где два дня тому вечером был?
– Два дня?
– Да.
– Так большая поломка на мануфактуре была, так мы сутки безвылазно под машину чинили, чтобы она заработала.
– Ясно, – Иван Дмитриевич выбил мелодию на крышке стола, – не будет тебя больше Акулина мучить. Зарезали ее.
– Как? – вскочил Яковлев со стула, – Не может такого быть! Кто ж ее? Кто? – в глазах появились слезы и сжались пудовые кулаки.
– Знаешь, Саша, вот этим я и занимаюсь, – лицо Путилина стало серьезным, – ты знал Евсеева?
– Это нового полюбовника Акулины?
– Видал его, но не было особого желания знакомиться.
– От его?
– Тяжело, – сверкнул глазами, – встречаться с нынешним, тяжело.
– Так и не говорил?
– Что с ним лясы точить если сердце разрывается на части.
– Хорошо, – серьезно произнёс Иван Дмитриевич, – кто по твоему мнению мог лишить Акулину жизни?
– Сие мне не ведомо, – разочаровано сказал детина, – я б его собственными руками,
– он протянул Путилину свои громадные руки, – я б ему шею свернул.
– Верю, но я обязан найти этого злодея. Скажи, а кто еще был у Сергеевой?
– Она жила со мною да Сашкой Евсеевым, а больше я никого не встречал, я бы знал, – сверкнул глазами.
– Но кто мог зваться Александром, кроме вас двоих?
– М—м—м, – задумался Яковлев, – с ней сожительствовали я да Сашка Евсеев.
– И больше никто?
– Я бы знал.
– Да, Саша, я Вам верю, а кто еще был рядам с Акулиной?
В ответ качание головой.
– А с именем Александр?
– Кроме нас только ее брат.