Петька Дёров(изд.1959)
Шрифт:
Петька был самый молодой в камере. К нему все приставали с расспросами.
— Расскажи, парень, как там, на воле-то? Что нового? — просили заключенные. — Как фрицев бьют?
— А разве вы не знаете? — спрашивал, в свою очередь, Петька. — Давно здесь сидите?
— Ох, сынок, сынок, — сказал ему в ответ на это один из псковичей, рабочий с мыловарки. —
— Как не видно? — отозвался средних лет крестьянин, который переобувался, сидя на нарах. — Что-что, а конец-то знаем. Конец у нас — на погосте. Одна дорога — туда.
Петька потихоньку рассказывал заключенным то, что, по его мнению, можно было сказать. При этом он строго соблюдал правило, которому его учил Сергей Андреевич, отправляя в разведку: «Держи ухо востро, языком не болтай. Враг хитер, может притвориться по-всякому. Единым словом не поминай партизан. Узнают — замучают, запытают…»
Вот и теперь что-то не нравится Петьке один мужчина. Все как-то искоса посматривает по сторонам. Может, и ничего человек, но осторожность не мешает.
На третий день Петьку вызвали в тюремную канцелярию на допрос.
Петька повторил то же самое, что говорил на первом допросе: сирота, ходил по домам, по квартирам, просил еды.
Его не били. Ничего не сказав, отправили обратно в тюрьму. Уходя из канцелярии, уже на пороге, Петька слышал, как следователь кому-то грубо сказал:
— Черт его знает! Набрали всякой шантрапы. И чем только эти полицаи занимаются?
Петька в душе улыбнулся. «Дурак ты, дурак. Знал бы ты, какая шантрапа у тебя сейчас в руках.»
Старший надзиратель разрешил Петьке, как неопасному преступнику, подметать коридор. Петька хотел было отказаться от этой грязной работы, но, получив от старшего надзирателя здоровую затрещину по затылку в виде предупреждения — чтобы не вступал в пререкания с начальством, — покорился. Он начал подметать коридоры, чистить уборные, таскать из камер параши. Петьку перевели в маленькую камеру, где сидели только какой-то старик и женщина.
— Это неопасные. Их, наверное, скоро выпустят, — снисходительно пояснил Петьке надзиратель.
Женщина занималась уборкой вместе с Петькой. Старик работать не мог, — он был слишком слаб.
Иногда, когда всё было подметено и подчищено, надзиратель запирал женщину в камеру, а Петьку оставлял еще «поработать». Работа эта заключалась в том, что Петька, стоя смирно, должен был выслушивать разглагольствования надзирателя. Очевидно, этот грубый человек с тупым взглядом заплывших белесоватых глазок тоже по-своему тяжело переносил царившую в тюрьме атмосферу. Ему хотелось поговорить, а Петька был самым подходящим для этого бессловесным собеседником.
Надзиратель садился
— А знаешь ты, сопляк, что в той камере, где ты сейчас, раньше смертники сидели? Ох и били же их!.. — с каким-то удовольствием вспоминал он, пуская кверху кольца дыма. — Теперь их в подвал перевели, чтобы крика не слышно было, а то, бывало, всей тюрьме спать не давали, сволочи. — Он сплевывал на пол. — А ну, убери… Вот так. А теперь — иди спать. Завтра рано подыму на уборку. Ступай, ступай…
И, грубо подтолкнув Петьку в спину, запирал камеру на ключ.
На десятый день Петькиного заключения в тюрьме старший надзиратель открыл камеру и презрительно крикнул:
— Эй, сопляк, марш домой!
Петька, не веря, что эти слова относятся к нему, сделал шаг вперед и остановился. Не повторяя приказания, надзиратель нашел лучший способ убеждения. Он дал Петьке подзатыльник, от которого мальчик вылетел из камеры через порог в коридор.
Улыбаясь, довольный удачным ударом, надзиратель проговорил, потирая кулак:
— Ишь, как заспешил! Обалдел от радости, что ли?
Страсть любил надзиратель ударить кого-нибудь из арестантов.
Было шесть часов вечера, когда Петьку вытолкнули за ворота тюрьмы. Большая, окованная железом дверь со скрипом закрылась за ним. Петька остановился, все еще не веря в свое освобождение. Немец-часовой, стоящий у ворот, не то удивленно, не то безразлично посмотрел на мальчика и сказал без злобы, но резко:
— Шнель, шнель, раус, менш!
Убирайся, мол, поскорее отсюда.
Петька боком, боком пробирался вдоль стены, смотря на солдата. Ничего, не трогает, пропускает… Вот уж и ворота за спиной, в обе стороны раскинулась улица. Петька снова покосился на солдата. А что, если сейчас выстрелит?..
Но солдат стоял неподвижно, не поднимая автомата. И глаза у него не злые, а вроде даже улыбаются.
И тут мальчик сорвался с места и без оглядки пустился бежать прочь от тюрьмы.
Солдат-немец сдержанно улыбнулся, покачал головой, глядя вслед Петьке, и проговорил:
— Беги, беги, да второй раз не попадайся. Навряд ли живым уйдешь.
И снова безразлично, равномерно начал ходить по протоптанной дорожке у тюремных ворот.
Завернув за угол тюремного забора и выбежав на Гоголевскую улицу, Петька оглянулся на тюрьму еще раз, словно желая проверить, неужто его не преследуют, неужто он действительно свободен, и быстро зашагал прочь.
НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА
После десятидневного пребывания в мрачной вонючей тюрьме Петька не мог нарадоваться своей нежданной свободе, надышаться свежим воздухом. Все казалось ему необычайно прекрасным.