Петька Дёров(изд.1959)
Шрифт:
Петька дружески положил руку на Фомкино колено.
— Ты не сердись, — уже серьезно заговорил он. — Я ведь по-хорошему. Другой ты какой-то стал. Ну, что куришь — ладно, многие ребята курят, хоть и вредно. А вот на икону крестишься, в бога веруешь. Ведь ты же пионер. Как же это? Теперь уже комсомолец, по годам пора уже, ведь нам по пятнадцати лет.
Фомка, блеснув зелеными глазами в сторону Петьки, помолчал и вдруг звонко, по-прежнему расхохотался, как смеялся раньше, год тому назад, на колокольне. Потом обнял Петьку за плечи.
—
И Фомка так похоже передразнил старушечий говор бабки Агафьи, что Петька фыркнул.
— А ты не смейся, я серьезно, — продолжал Фома. — И стала она ко мне приставать: «Тебя бог от смерти спас, Фомушка. Ты его благодарить должен». Ну я, конечно, сперва ни в какую, объяснять пробовал, уговаривать. Плачет старуха, обижается. Эх, думаю, не всё ли равно, что на физкультуре! «раз, два, руки на уровне плеч», что перед иконой рукой помахать. Та же зарядка, только не до еды, а после. Мне ничего не сделается, а старухе приятно. Больно уж старуха она хорошая… — как бы извиняясь, закончил он.
— Хорошая, — горячо поддержал Петька. — Тогда ладно, пусть ее, если ты не вправду.
— Да ну тебя! — толкнул Фома Петьку. — Рассказывай лучше, — что делаешь, чем занимаешься? Откуда пришел? Нашел ли партизан?
— Все расскажу, все узнаешь. Ты сам первый расскажи, — как ты спасся? Ведь тебя же на расстрел повезли, ребята видели. Я думал… Вот потому и ушел из Пскова…
ИЗ МОГИЛЫ
Сторож кирпичного завода, инвалид первой мировой войны Федор Федорович Ермолаев остался один. Двое сыновей Ермолаева в первые же дни войны ушли на фронт, жена его, Прасковья Ивановна, умерла как раз перед началом Великой Отечественной войны.
Вот так и остался доживать свою одинокую жизнь Федор Федорович в маленьком домике, чудом уцелевшем от военных, бурь, стоявшем в стороне от других домов у самой шоссейной дороги.
Несмотря на свои шестьдесят восемь лет, старик был еще крепкий. Всегда румяный, с веселыми искорками в голубых глазах, он бодро ковылял на деревяшке, заменявшей ему левую ногу, потерянную под Перемышлем.
Посмотрев на него, с первого взгляда можно было подумать, что он что-то знает, но не говорит, пряча хитрую улыбку в круглой светлой маленькой бородке.
Домик Ермолаева, благодаря близости к шоссейной дороге, каждый день посещали немецкие солдаты, патрулировавшие шоссе. Погреться приходили. Весенние ночи были еще холодны.
— Вот змеи, — ворчал сторож. —
Рано утречком сторож, попив чайку, сунул за пояс топор, взял веревку и отправился заготовить дровец — бревна из брошенных блиндажей вытаскивать.
Пройдя по огороду, Ермолаев спустился вниз к реке Великой, столкнул на воду свою легкую лодку и поплыл вниз по течению. Ходить на далекие расстояния ему было все-таки трудно, а всем видам транспорта Федор Федорович предпочитал лодку, которой управлял с удивительной легкостью, благодаря своим не по-стариковски сильным рукам.
Подогнав лодку к давно запримеченным им блиндажам, Ермолаев выбрался на берег. Дойдя до кустиков, росших вдоль берега, он присел на камень, вынул кисет, трубку. Закурив, потер левое бедро.
— Ломит, окаянная. Под погоду, что ли, — ворчал он, посматривая на чистое небо и поглядывая в сторону своего домика. По дороге, поднимая пыль, несся грузовик.
— Ездят, змеи, и день, и ночь, чтоб им ни дна, ни покрышки, — продолжал ворчать сторож, сердито пыхтя трубкой и наблюдая за движущейся машиной.
Грузовик почти поравнялся с Ермолаевым, круто повернул и направился к блиндажам.
— Дю, черт! Никак змеи за мной едут?
И Ермолаев быстро свалился с камня, растянулся в кустах на животе и стал следить за подъедавшими.
Грузовик, отъехав еще шагов на сто, остановился.
Федор Федорович увидел, как из машины выпрыгнуло четверо вооруженных солдат. Затем один из них снова забрался в кузов и столкнул оттуда на землю четырех связанных людей.
Сторож почти прилип к земле. Он готов был втиснуться в нее от страха.
— Что ж это такое? — шептал он. — Стрелять людей будут, ироды!.. И помочь-то нечем. Эх, пулемет бы — да разом всех змеев!
В это время он услышал высоко в небе рокот самолета. Зенитные батареи немцев открыли огонь по появившемуся из-за облаков самолету.
— Наш! Советский! — воскликнул Федор Федорович и чуть не подпрыгнул от радости, чтобы махнуть шапкой. Но, вспомнив про грузовик, прошептал — Эх, бомбочку бы хоть швырнул в этих сволочей. Не знает, не видит, наверно, что немцы людей стреляют. Но летчик, как будто угадав мысли старика, начал бомбить колонну автомашин, появившуюся на поле.
В это время раздался треск автоматов.
Сторож быстро повернулся в сторону грузовика, Четырех несчастных связанных людей он уже не увидел.
С замиранием сердца сторож следил за страшным грузовиком, который привез людей на расстрел.
Но вот четверо солдат снова вскочили в машину. Она проехала всего в каких-нибудь двенадцати метрах от лежавшего в кустах Ермолаева. И только когда грузовик совсем исчез из виду, он осторожно приподнялся, осмотрелся.
Спустившись к берегу реки Великой, Ермолаев с опаской приблизился к тому месту, где гитлеровцы только что расстреляли людей, оглянулся кругом. Вот где!