Петля
Шрифт:
Марченко поискал сигареты в кармане и про себя выругался. Как он мог не заметить зоринского человека? Он предпринял все необходимые меры. Дважды проверил, нет ли за ним хвоста. То и дело озирался, ища подозрительных лиц рядом. Но Зорин перехитрил. Виктор Петрович подумал об афганском ветеране с костылем, том самом, который продавал переписанные кассеты. Может быть, он и подслушивал? Может, состоит на жалованье Центра?
Зорин заговорил, не скрывая иронии:
— Я думал, у вас достаточно телефонов и здесь, Виктор Петрович. Давайте посмотрим: у вас персональный щиток для связи с членами коллегии вашего
Сделав угрожающую паузу, Зорин возвысил голос:
— Именно поэтому вы предприняли поход по подземному тоннелю под площадью, к перекрестку за «Детским миром». Оттуда прошли по Пушечной, к телефонной будке около закусочной. Помните, как мы там встречались, чтобы вспомнить дни в Афганистане?
— Вы меня видели? — Марченко знал, что об этом не следует спрашивать, но не мог удержаться.
— Нет, разумеется. — Зорин изобразил удивление, и генерал понял, что больше ничего не узнает.
— Итак, Виктор Петрович, мы должны завершить дело, от которого вы увиливаете уже в течение двадцати четырех часов. — Зорин взял телефонную трубку и протянул ее собеседнику. — Вы прикажете полковнику Полякову прийти в Центр сегодня к четырем часам для разбора персонального дела. В ходе совещания вы объявите об увольнении Полякова. Я подготовил все необходимые бумаги.
Под мышкой у Зорина находилась толстая папка, и он швырнул ее на стол Марченко.
— Уверен, что у вас нет альтернативного решения, не так ли, Виктор Петрович?
Откинув обложку папки, Зорин показал росчерк на первом листе:
— Можете убедиться, что Председатель подписал приказ. Решение соответствует новому реформаторскому духу в московском Центре. Поляков нарушил основы деятельности КГБ на нынешнем этапе. Пусть другим неповадно будет:
Позицию, занятую Зориным, Марченко рассматривал как проявление бесстыдного лицемерия. В душе заместитель Председателя оставался сталинистом старого толка, одним из самых консервативных в КГБ. Однако он оказался среди тех ветеранов, которые знали, как повернуть дело в свою пользу, когда это потребуется. Именно поэтому Зорин остался на своем посту, когда контроль перешел в руки реформаторов.
— У вас есть телефон Полякова, — настаивал Зорин. — Вы позвоните ему и сделаете это сейчас.
Сопротивляться Марченко не стал и моментально сделал поворот на сто восемьдесят градусов, несмотря на свои убеждения. Впрочем, их не было. Полчаса назад он сказал Полякову, чтобы тот ждал такси, которое подберет его в пятнадцать тридцать. Теперь Зорин приказал генералу официально вызвать Полякова в это же время сюда.
Находясь по другую сторону от своего кресла, Марченко набрал номер. Неуклюже, поскольку видел цифры на диске вверх тормашками.
— Товарищ полковник Поляков, это генерал Марченко. Вам приказано явиться на заседание в московский Центр к шестнадцати ноль-ноль. Ввиду ваших ранений, будет послана служебная машина, чтобы вы могли выехать в пятнадцать тридцать. Присутствовать в полной повседневной форме.
Марченко нарочито подчеркивал официальность речи. Он хотел, чтобы Олег уловил внезапную перемену в поведении и настроении товарища, понял, что непредвиденные
— Вы поняли, товарищ полковник? — Марченко повторил: — Вы понимаете, Олег Иванович?
— Да, — ответил Поляков на другом конце провода с металлом в голосе.
С лица генерала разом сошли все цвета. Для архива Комитета Управление связи произвело запись этой унизительной речи. Зорин подавил острое желание открыто проявить радость. Он одержал тактическую победу.
Глава 11
Поляков отдернул занавеску и увидел в окно крышу черной «Волги» Комитета, остановившейся семнадцатью этажами ниже, среди снегопада и ледяных завалов, около забитой машинами стоянки. Он подождал минут пять, не придет ли такси, заказанное Марченко. Напрасно ждал, конечно.
Прикинул на себе форму, глядя в большое зеркало у входной двери. Смазал едучей жидкостью, асидолом, почистил тряпочкой и щеткой пуговицы на мундире, подровнял чуть скособоченные полковничьи звезды. С гордостью прицепил наградные планки — в семь рядов, по четыре в каждом — двадцать восемь орденов и медалей, в среднем — по одной награде в год службы. Отгладил брюки очень аккуратно. Делал все с чрезвычайным спокойствием — никто не угадал бы, что пережил он за час между звонком Марченко и прибытием черной «Волги». Надел шинель и фуражку, стал по стойке «смирно» еще раз перед зеркалом, отдал себе честь, основательно запер дверь снаружи.
С трудом он прошаркал несколько метров к лифту, тот, к счастью, не работал. И у Полякова, пока он спускался с лестницы, было время обо всем спокойно поразмыслить. Что произошло с Марченко? Почему последовало два противоречивых телефонных звонка в течение сорока минут? Отчего этот дружеский тон в первом случае и такая казенная отчужденность во втором?
Поездка проходила в мрачном молчании. На широкие бульвары падал по-зимнему тусклый свет уличных фонарей. Легковушки и грузовики кандыбали, стараясь держать скорость по изрытой поверхности шоссе, трамваи обгоняли их, разбрасывая брызги в лица прохожих и шоферов. Уныло, без перебранок, стояли длинные очереди у дверей каждого продовольственного магазина.
Раньше времени он прибыл к третьему подъезду на углу Лубянской площади. Нудная и острая боль, причиняемая ранами, вынудила затратить больше времени, чем он предполагал, на преодоление длинных витиеватых коридоров. Покрасневший и запыхавшийся, он добрался до кабинета Марченко за полминуты до четырех. Не оставалось времени, чтобы отдышаться и привести в порядок мысли. Возник помощник генерала и как бы втолкнул его внутрь, как раз в то время когда куранты отзванивали очередной час.
Сквозь дымовую завесу от сигарет он без труда узнал шестерых. Все его соратники, а два генерала — друзья. Сейчас тех, кто сидел здесь, ввели в дисциплинарную коллегию, действовавшую от имени Второго главного управления. Так сообразил Поляков. Сесть ему не предложили, и только тогда он понял, что дело — швах. Председатель коллегии, генерал Марченко, приказал полковнику стать лицом к окну.