Пётр и Павел. 1957 год
Шрифт:
Она тоже смотрела на него, пытаясь отыскать прежние знакомые черты, и не находила. Ничего не осталось в нём от того подтянутого, бравого офицера, что пленил её нежное сердце двадцать лет назад. Похудевший, постаревший, весь какой-то осунувшийся, он стоял перед ней, безвольно уронив вдоль тела длинные руки-плети, и только глаза его изредка вспыхивали, выдавая тлеющий где-то в глубине души огонь. И ещё… Во всём его облике словно застыла боль. Он свыкся с ней, как привыкает, например, инвалид к тому, что у него нет ноги, но она, эта боль, навсегда запечатлелась в скорбных складках его лица, в высокой нескладной фигуре, но более всего сквозила во взгляде серых измученных глаз. Ей стало так жаль
– Что?.. Сильно постарел? – спросил он.
– Мгу… – кивком головы ответила она.
– А ты всё такая же…
– Какая?..
– Очаровательная, – он выговорил это слово почти по буквам, восхищённо покачивая головой.
– Это только так кажется, – слега поморщившись, ответила она.
Говорить им было не о чем. Они оба это ощущали, но страшились признаться в этом даже самим себе, поэтому изо всех сил делали вид, будто у них-то всё в порядке. За столь долгий срок их разлуки всё так поменялось и вокруг, и в них самих, что попытаться вернуть на прежнее место порушенное, было уже невозможно. Прежние связи оборвались, остались только воспоминания. И Павел горько сожалел о том, что всё так нелепо сложилось, и его приезд только усложнил жизнь всем, ему в том числе, и не принёс ожидаемой радости ни его близким, ни ему самому. "Никогда не возвращайтесь на пепелище!.." Павел не помнил, кто сказал это первым, но сейчас реально оценил правоту этих слов. Даже после капитального ремонта сгоревший дом невозможно восстановить в точности таким, каким он был прежде. Что же тогда сказать о хрупких человеческих отношениях? Это всё равно, что склеить разбитую вдребезги хрустальную вазу столярным клеем.
– Ты осуждаешь меня? – спросила Зинаида осторожно, и по тому, как она вся внутренне подобралась, было заметно, что ждала услышать в ответ суровую отповедь.
– Как ты могла такое подумать?!.. – Павел даже рассердился немного. – Какое я имею право тебя осуждать?!.. Да никогда!..
– Не спеши, – остановила его Зинаида. – Я не договорила. Я не хочу, чтобы ты обо мне плохо думал… Чтобы презирал меня!.. Очень прошу, не думай обо мне плохо. Я ведь не такая… У меня была только одна цель – спасти Матвея!.. Всё остальное не имело никакого значения!.. Поэтому, когда появился Пётр, я схватилась за него как за соломинку. Любая любящая мать поступила бы в моей ситуации точно так же. Любила ли я его?.. Думаю, нет… Чувство пришло гораздо позже. И, знаешь, это не любовь была… Благодарность?.. Да… Может, привязанность… Но не любовь. Не знаю… У нас с тобой всё совсем по-другому было. Я никогда не испытывала к Петру острого желания. С ним я забыла, что такое страсть. Чувства стали спокойными, тихими… И я благодарна ему за то, что он ни к чему не понуждал меня. Не требовал от меня большего, чем я могла дать. Понимаешь?..
– Понимаю, – ответил Павел. – И вот, что скажу, пойми и ты, я тебе только благодарен… Только благодарен и больше ничего!..
– Спасибо, – она готова была заплакать, но пересилила себя, сдержалась. – Я знала: ты обязательно поймёшь!..
Павел с горечью улыбнулся. Вздохнул.
– К тому же ты была уверена, что я… что меня уже нет в живых. Ведь так?.
– Так… Прости…
– Да что ты всё извиняешься?!.. Я ведь на самом деле исчез… На целых девятнадцать лет выпал из жизни!.. Тут не только в мою кончину поверить можно, но и попросту забыть, что когда-то ходил по этой земле некто Паша Троицкий!.. Так что не терзай свою душу и пойми: ты во всём права…
– Не-ет!.. Я-то знаю, что это не так, а себя обмануть невозможно.
– Я вообще не представляю, как ты сумела выжить в тюрьме, родить ребёнка и сохранить
Зинаида усмехнулась:
– Ну… Ты скажешь тоже!..
– Я ведь знаю, что такое наши родные советские тюрьмы. И каково попасть туда рафинированной, избалованной девочке!.. Люди, и погрубее, и поопытнее тебя, гибли, а ты… – у Павла не хватило слов.
– Что я?.. – ей была приятна его реакция.
– Ты… Наверное, ты, словно тоненькая тростиночка!.. – нашёлся он.
– Какая тростиночка?.. – засмеялась она.
– Не смейся!.. Бывает же так: ураган столетние дубы из земли с корнем выворачивает, а тростиночка гнётся и… не ломается! Так и ты.
И опять они надолго замолчали.
Из водопроводного крана монотонно капала вода, настенные ходики тикали как-то слишком настырно, безцеремонно отщёлкивали секунду за секундой.
– Совсем забыл! – Павел взял свой портфель, раскрыл его. – У меня для тебя сюрприз!..
И он достал из портфеля шкатулку. Ту самую, что нашёл в тайнике на своей бывшей квартире, в доме у Чистых прудов.
– Боже мой!.. Откуда она у тебя?!.. – обрадовалась Зинаида. – Гэпэушники пришли к нам с обыском… Они что-то в нашей спальне очень долго искали. И, пока капитан рылся в комоде, а лейтенант в тумбочке, я прошмыгнула в твой кабинет и спрятала шкатулку в наш тайник. Все твои записи, дневники я сразу же после твоего ареста сожгла. Задолго до этого обыска, а шкатулка… Она же нам навредить не могла, вот и решилась оставить… Ты знаешь, что там?..
– Откуда?.. Она же с секретом, а где он и как открывается, я никогда не знал.
– Смотри, всё очень просто, – Зинаида нажала на камушек, что украшал крышку шкатулки и повернула по часовой стрелке фигурку японца на передней стенке так, что тот сел на… на что все люди обычно садятся; заиграла японская мелодия, и шкатулка… открылась.
– Тут все мамины "цацки". Она всё это богатство "цацками" называла, хотя из настоящих драгоценностей тут только вот это кольцо с бриллиантом и рубиновые серьги… Правда, красивые?.. Всё остальное так… безделушки, но мне они ничуть не меньше дороги… Всё-таки память о маме.
Павел с грустью наблюдал за тем, как она разбирает разноцветные побрякушки.
– Я их на всякий случай спрятала. Думала, если арестуют, всё равно отберут, а так, может быть, сохранить удастся. Хотя и понимала – глупо. Для кого шкатулку хранить и зачем?.. Но видишь, в результате права оказалась. Как она у тебя оказалась?.. Где ты её нашёл?
– Там же, где ты её оставила. На Чистых Прудах.
– Ты был у нас дома?!..
– Был. В нашей квартире живёт теперь некто Виктор Николаевич со своей женой Элькой, то есть Элеонорой… Отчество, прости, из головы вылетело… Мебель у них почти вся та же, наша, и на тех же местах стоит, куда мы её поставили. И шкатулка все девятнадцать лет в нашем тайничке простояла… Видно, дожидалась, когда хозяин заберёт.
– Фантастика!.. – Зиночка не могла поверить своим глазам. – Вернулась!.. – она ласково погладила её лаковую поверхность. – А я, глупая, с тобой навсегда простилась!.. Подожди! – она оставила мамины побрякушки и испуганно посмотрела на Павла. – А как ты на Чистых Прудах оказался?
Павел вздохнул:
– Я же не знал, что ты в Краснознаменске… У мамы… Потому и кинулся искать по старым адресам… Сначала к твоей Тине в Хомутовский тупик, но – увы! – на месте её деревянного особнячка кирпичная пятиэтажка стоит. И у Николаши Москалёва в Сокольниках был. Ничего путного о твоей судьбе он мне тоже сказать не смог. И пришла мне в голову шальная мысль: а вдруг на Чистых Прудах что-то выяснить удастся, вот я и позвонил на авось в нашу сорок восьмую квартиру.