Пётр и Павел. 1957 год
Шрифт:
Машины "такси" тоже были совсем другими. Вместо высоких чёрных "Эмок", возле вокзала выстроились в ряд элегантные автомобили с покатыми крышами, и сбоку на капоте можно было прочитать, как называются эти разноцветные красавицы: "Победа".
"Да, жизнь шагнула от тебя далеко вперёд, дорогой товарищ!.. И хочешь – не хочешь, а придётся к этому привыкать!.. Наверняка, и не такие сюрпризы тебя впереди ожидают", – невесело усмехнулся про себя бывший комбриг и открыл дверцу кремовой "Победы" с шашечками на борту.
Водителем такси оказался жизнерадостный и очень полный грузин лет сорока.
"Грузный грузин! Вот и каламбур нечаянно получился", – подумал Троицкий и улыбнулся.
– Тамарджоба, дорогой! – радостно приветствовал шофёр пассажира, включая счётчик. – Куда поедем, генацвале?
Мне нужна… – Павел Петрович запнулся. – Я, к сожалению, не знаю, точного адреса гарнизонной гостиницы. По-моему, где-то возле площади Коммуны.
– Не смущайся, дорогой. Найдём мы твою гостиницу. Всё, что душа твоя пожелает, найдём! – и он так рванул с места, что у бедного пассажира, который забыл, когда в последний раз ехал в такси, ёкнуло сердце. – Никто так хорошо Москву не знает, как Автандил Гамреклидзе, – и уточнил. – Это меня Автандилом зовут.
– Павел Троицкий, – в свой черёд представился Павел Петрович.
– Вот и познакомились, генацвале. Я лично очень рад. Нехорошо, когда человек не знает, как его соседа зовут. Даже если это соседство такое короткое, как у нас с тобой.
Они выехали на Садовое кольцо.
Павел Петрович с каким-то жадным, болезненным любопытством вглядывался в бегущие навстречу московские дома, переулки, улицы: отыскивал знакомые черты города, который он так давно оставил. И, когда находил, радовался, словно старого друга встретил. А всё новое, неузнаваемое вызывало в душе смутное, тревожное чувство. Будто встретился он с чужим, посторонним человеком, от которого не знаешь, чего ожидать.
Взвизгнули тормоза, машина остановилась на светофоре, и только тут до слуха его донёсся голос лучшего знатока Москвы, водителя Гамреклидзе.
– … и на партсобрании ему объявили "строгий выговор с занесением". Генацвале, скажи, разве это справедливо?..
Павел Петрович смутился и виновато посмотрел в сторону шофёра.
– Извините, Автандил. О чём вы?..
– Эх, Павел, Павел!.. Дорогой, ты что, совсем не слушал меня? – безо всякой обиды спросил тот. Только удивился, и всё. – Вай, вай, вай!.. так крепко задумался. Зачем?..
– Давно в Москве не был.
Рядом с "такси" остановился грузовик, доверху нагруженный селикатным кирпичом. Казалось бы, что особенного? Но бывшего комбрига поразило, что не только борта, но и капот, и дверцы ЗИЛ-a выкрашены в розовый цвет и, мало того, разрисованы большущими ромашками!..
– С каких это пор в Москве обыкновенные кирпичи на таком легкомысленном транспорте возят? – рассмеялся Троицкий.
– Ты, наверняка, знаешь, геацвале, у нас этим летом международный фестиваль молодёжи и студентов проходил. Со всего мира молодёжь съехалась, – начал объяснять грузин, но, заметив удивление своего пассажира, спросил: – Неужели, ничего не слыхал об этом?!..
– Ничего, – ответил Павел Петрович.
– Ну,
Загорелся зелёный свет, и Автандил рванул с места, оставив розовый грузовик далеко за спиной…
– Ты где сидел?
Пришёл черед удивиться Троицкому.
– Как это вы узнали?
– Секрет, – рассмеялся грузин. – Так где же?
– Далеко. Отсюда не видать.
– Не хочешь говорить, не надо. Я не самый любопытный.
– А вот мне любопытно, как вы всё-таки узнали, что я "оттуда"?..
– Пойми, дорогой, у вас, которые, как ты говоришь, "оттуда", на лбу вот такими аршинными буквами написано, откуда вы. Я таких, как ты, десятками по Москве вожу.
– Уж будто и в самом деле десятками?
– Клянусь квартальной премией!.. И странно, амнистию к сорокалетию нашей дорогой советской власти ещё не объявили, а сидевший народ со всех концов нашей необъятной родины в нашу дорогую столицу толпой хлынул. В чём причина, скажи. Как это называется?
– Реабилитация, товарищ Гамреклидзе, вот как это называется.
– Все мне это не русское слово говорят, а в чём смысл, объяснить толком не могут. Хоть ты мне растолкуй.
Павел Петрович смутился. Он и сам впервые задумался над тем, как просто и доходчиво перевести на человеческий язык это вычурное иностранное слово.
– Право, не знаю, – попытался отговориться он.
– А ты попробуй.
– Ну, это как бы… восстановление в правах… Вернее, признание, что заключённый невиновен… Понимаете?..
– Не понимаю, – честно признался Автандил. – Ты, например, за что сидел?
Павел Петрович пожал плечами.
– Ей Богу, не знаю.
– Как это "не знаешь"? – удивился грузин.
– А вот так. Когда сажали, забыли мне об этом сказать, а я поленился спросить. Вот и сидел просто так… Ни за что…
– Этого не может быть, генацвале. "Просто так" у моей бабушки Нины в Алазани виноград растёт. А в тюрьму у нас за "просто так" не сажают. Обязательно причина должна быть. Хотя бы самая маленькая, но должна. Так по всем правилам полагается…
– Значит я – исключение из правил.
– Хорошо, иначе вопрос поставлю: в чём тебя на следствии обвиняли?
– Я товарища Сталина убить собирался.
– Ничего себе!.. А ты говоришь "ни за что"!.. Странно, что сам живой остался.
– Но я-то никого не хотел убивать!..