Певцы Родины
Шрифт:
чуть ли не самой лучшей картиной на всей выставке... между тем она полна
столь грубых промахов, что ее на выставку принимать не следовало. Уже выбор
самого сюжета... свидетельствует о раннем глубоком развращении
художественного вкуса у этого художника, впервые выступающего на поприще
искусства".
Великолепно ответил на выступление газеты Репин. Вот что он писал
Стасову:
"Прочтите критику в газете "Русь"... Что за бесподобный орган!
Русь! Русь! Куда ты мчишься?!! Не дальше, не ближе, как вослед "Московских
ведомостей", по их проторенной дорожке. "При-ка-за-ли", вероятно. Нет, хуже
того, - это серьезно убежденный холоп по плоти и крови".
Невозможно было отрицать, что Суриков создал шедевр. И волей-неволей
приходилось признавать победу молодого живописца-реалиста над салонными
корифеями.
"После Сурикова работы Неврева в историческом роде кажутся бледными,
раскрашенными безвкусно литографиями".
Это была победа. Победа правды над фальшью и банальностью...
Суриков всегда подолгу работал над композицией своих полотен.
"Главное для меня композиция. Тут есть какой-то твердый, неумолимый
закон, который можно только чутьем угадать, но который до того непреложен,
что каждый прибавленный или убавленный вершок холста или лишняя поставленная
точка разом меняют всю композицию... В движении есть живые точки, а есть
мертвые. Это настоящая математика. Сидящие в санях фигуры держат их на
месте. Надо было найти расстояние от рамы до саней, чтобы пустить их в ход.
Чуть меньше расстояние - сани стоят. А мне Толстой с женой, когда "Морозову"
смотрели, говорят: "Внизу надо срезать, низ не нужен, мешает". А там ничего
убавить нельзя - сани не поедут".
Мастер далеко не всем показывал свои картины в процессе их создания.
Среди этих немногих был Лев Толстой. Вот строки из прекрасной книги внучки
Сурикова Натальи Кончаловской "Дар бесценный", где она рассказывает о
встрече двух великих художников:
"Утром к Суриковым зашел Толстой. В этот раз он был в просторной темной
блузе, подпоясанной простым ремнем, в валенках, с которых он старательно
сбивал снег в передней. Он вошел, отирая платком с бороды растаявший снег. И
пахло от него морозной свежестью. Лев Николаевич долго сидел в молчании
перед картиной, словно она его захватила всего и увела из мастерской.
– Огромное впечатление, Василий Иванович!
– сказал он наконец. - Ах,
как хорошо это все написано! И неисчерпаемая глубина народной души, и
правдивость в каждом образе, и целомудрие вашего творческого духа...
Толстой
заметил:
– Я смотрю - мой князь Черкасский у вас оказался. Ну точь-в-точь он!
– Вы же сами мне его сюда прислали, Лев Николаевич!
– пошутил Суриков.
– А скажите, как вы себе представляете, - Толстой быстро поднялся со
стула, - стрельцов с зажженными свечами везли на место казни?
– Думаю, что всю дорогу они ехали с горящими свечами.
– А тогда руки у них должны быть закапаны воском, не так ли, Василий
Иванович? Свеча плавится, телегу трясет, качает... А у ваших стрельцов руки
чистенькие.
Суриков оживился, даже обрадовался:
– Да, да! Как это вы углядели? Совершенно справедливо...
Так порою рождались драгоценные детали картины, где "одна линия, одна
точка фона и та нужна".
Прошло время... Суриков создал "Боярыню Морозову". И снова полотно
вызвало поток самых разительных по контрасту мнений.
"Боярыня Морозова". Гордость Третьяковской галереи. Одна из вершин
русской живописи. Суриков впервые показал свой холст на выставке
передвижников в 1887 году.
В те дни эта картина, равная по звучанию музыке "Бориса Годунова" и
"Хованщины" Мусоргского, разделила, как это ни печально, судьбу всех
новаторских произведений живописцев XIX века... Достаточно вспомнить хулу и
осуждения, вызванные полотнами Делакруа и Курбе, чтобы установить некую
преемственность воздействия талантливого нового на реакционные круги
салонных рутинеров, угождавших вкусам сильных мира сего.
"Боярыня Морозова"... Будто огромное окно распахнул мастер в сверкающую
холодом зимнюю, чарующую Русь. Всю радугу песенных красок - от червонных до
бирюзовых и шафранных, от алых и багряных до кубово-синих и лазоревых -
представил кудесник Суриков. Всю гамму сложнейших психологических
состояний - от напряженной, исступленной ненависти до тихой грусти
сострадания. Буйное веселье и злое ехидство, веру и безверие, тьму и свет,
доб ро и зло. Все это собрал художник и заключил в сверкающий оклад снежной
красы. Строгой и много-звонной.
Суриков нашел свой единственный и неповторимый ключ в решении
грандиозной по сложности колористической задачи "Морозовой". Он написал
холст, изображающий древнюю Русь самым современным методом, так называемым
пленэром, открытым импрессионистами.
Сочетание монументального по форме, силуэту, композиции холста с