Певцы Родины
Шрифт:
удрал".
А через две недели он сообщает Наталье Николаевне в другом письме, от
18 мая:
"Брюллов сейчас от меня. Едет в Петербург скрепя сердце, боится климата
и неволи. Я стараюсь его утешить и ободрить, а между тем у меня у самого
душа в пятки уходит, как вспомню, что я журналист".
Не прошло и месяца со дня приезда Брюллова в Санкт-Петербург, как в
помещении; Академии художеств был дан обед в честь знаменитого живописца.
"Вам
своей речи, обращенной к Брюллову, конференц-секретарь В. И. Григорович. -
Дань таланту истинному есть дань справедливости. Но здесь вы найдете
радушие, привет и чувства родственные. Вы наш по всему: как русский, как
питомец, как художник, как сочлен, как товарищ".
Брюллов был растроган. Он стоял неподвижно, в глазах блестели слезы.
Громовое "ура!" и звуки торжественного марша прозвучали в стенах здания, где
родился и воспитался великий талант художника.
А на следующий день столица встретила Брюллова строгими деловыми
буднями.
Императорская Академия художеств, предложив художнику руководство
историческим классом, возвела его в звание младшего (второй степени)
профессора. Для получения более высокого звания ему надлежало написать
большую картину на тему, утвержденную академией.
Наверное, почетный член многих европейских академий художеств был
озадачен таким оборотом дела. Но картина "Последний день Помпеи", написанная
по собственной инициативе, как ни странно, была недостаточным основанием для
получения звания старшего профессора, не говоря уже о звании академика,
которого, кстати, Брюллову так и не суждено было получить никогда.
Таково было высочайшее государя Николая I благоуважение.
Государь нахмурился
Зимний. Сюда вместе с Волконским приехал Брюллов, чтобы предстать перед
самодержцем России. Дворцовые часы пробили десять.
– Пойдемте, Карл Павлович, - промолвил князь. Странные, сложные
чувства владели художником, когда они шли по бесконечным анфиладам дворца.
Золоченые двери будто сами распахивались настежь. Будто во сне мелькнул
пустынный ряд великолепных покоев. Ледяной блеск паркетов, холодное сияние
зеркал, колючее мерцание золота. Последние шаги... Согнутая фигура
Волконского, и вдруг Брюллов почувствовал на себе оловянный взор монарха.
– Я хочу заказать тебе картину, - сказал Николай I прямо, без
приветствий и обиняков.
Брюллов поклонился.
– Напиши мне, - продолжил государь, - Иоанна Грозного
русской избе... перед образом, а в окне покажи взятие Казани.
От заказа царя, такого банального и нелепого, нельзя было отказаться.
Как быть? Ведь Николай, очевидно, уже с кем-то советовался, обсуждал эту
тему.
Бесцветные глаза самодержца уставились ка Брюллова.
Художнику показалось, что щеки царя побледнели. Надо немедля отвечать.
– Государь, - промолвил Брюллов, - если я займу первый план двумя
холодными фигурами, статичными, - тут же поправился живописец, - а самый
сюжет, широкую панораму зажму в маленькое окно, то меня закритикуют, не
поймут.
Николай вонзил в художника свой жесткий взгляд.
– А что ты предлагаешь?
– Я работаю над "Осадой Пскова", - ответил Брюллов, - и хочу верить,
государь, что картина получится.
– Хорошо, - сказал сухо самодержец.
...До самой смерти Брюллов не забудет этого диалога, как до самой
смерти не завершит огромную картину.
Надуманность сложнейшей композиции холста (Брюллов затеял картину
больше "Помпеи"), нажим, опека - все это было ненавистно живописцу. Холст не
удавался... Между царем и художником сложились очень трудные отношения.
Брюллов стремился к монументальной живописи, к фреске. Ведь недаром он с
успехом прошел школу Рафаэля. Но царь не понимал его. И когда после пожара в
Зимнем дворце в 1837 году Брюллов просил царя разрешить расписать стены
фресками с сюжетами из истории России, его хлопоты, кстати, горячо
поддержанные поэтом Жуковским, не увенчались успехом.
Николай I ответил резким отказом. Он не понял, не поверил, что Брюллов
мог бы создать фрески, которые превратили бы Зимний в уникальный музей,
подобный Ватикану.
Талантливый живописец отлично понимал, что ему не сломать косность
двора, недружелюбие самодержца. Он стал пренебрегать просьбами царя.
Ученик Брюллова Железной рассказывал о прелюбопытнейшей "дуэли",
состоявшейся между царем и мастером.
– Николаю Павловичу очень хотелось, чтобы Брюллов написал с него
портрет, но он долго надеялся, что Брюллов сделает ему удовольствие и сам
будет искать чести оставить потомству его изображение. Наконец, утратив эту
надежду, государь как-то раз, гуляя в Петергофском саду, случайно встретил
Брюллова и сказал ему:
– Карл, пиши мой портрет.
Брюллова это не застало врасплох, он тут же ответил, что не взял с
собой в Петергоф этюдника с красками.