Пианистка
Шрифт:
Эрика шагает дальше. Пустынные луга раскрывают ей навстречу свой темный зев. Она отправляется очень далеко, по ту сторону лежащего перед ней пейзажа, в чужие края. Впереди Дунай, нефтеналивная пристань Лобау, потом пристань Фройденау. Альбернский зерновой порт. Джунгли заливных лугов в окрестностях Альбернского порта. Потом район Голубой протоки и кладбища Безымянных. В другой стороне — Торговая набережная. Сенная протока и Пратерленде. Сюда прибывают и отсюда отчаливают корабли. А там, за Дунаем, огромное пространство заливных лугов, за сохранение которых борется молодежь из «зеленых»: песчаные берега, пастбища, ольховые деревья, кустарник. Волны, лижущие берег. Так далеко Эрике забредать не придется, для нее это был бы слишком долгий путь. Пешком его одолеет лишь хорошо оснащенный турист, делающий привал и вовремя подкрепляющийся. Эрика идет теперь по мягкой луговой почве, устремляясь вперед. Она идет и идет. Маленькие замерзшие островки, скатерки из снега, трава, еще не оттаявшая после зимы. Пучки желтого и коричневого цвета. Эрика передвигает ноги равномерно, как метроном. Если одна нога ступает в кучку, оставленную собакой, то другая об этом сразу узнает и стремится не шагнуть в след, надолго сохраняющий вонь. Подошву отчищают об траву. По степенно все огни остаются далеко позади. Тьма распахивает свои ворота: входи смело! Фройляйн Кохут известно из опыта, что в этой местности без труда можно наблюдать за проститутками, занятыми исполнением профессиональных обязанностей. У Эрики в кармане есть про запас даже провиант в виде булочки с колбасой. Это ее любимая еда, хоть мать и говорит, что так питаться вредно для здоровья. Маленький карманный фонарик на всякий случай;
Наконец-то дошла. На лугу прямо перед Эрикой вздымаются к небу, подобно пламени большого костра, стоны и крики парочки, занимающейся любовью. Наконец-то родное и близкое место для созерцательницы. Парочка так близко, что Эрике даже не требуется полевой бинокль. Не нужен специальный прибор ночного видения. Словно родительский дом перед усталым путником, предстает перед Эрикой парочка, трахающаяся на прекраснейшем лугу, приковывая к себе все ее зрение. Мужчина, издающий радостные крики на чужом языке, ввинчивается в женщину. Голос женщины не откликается звоном, а подает недовольные и негромкие указания и команды, которые мужчина, вероятно, не понимает, потому что продолжает громко ликовать на турецком или на каком-то другом языке, вовсе не подлаживаясь под ее выкрики. Женщина, как собака, готовая к прыжку, рычит на клиента, чтобы тот наконец заткнулся. Однако турок звенит и поет громче весеннего ветра. Он издает тягучие, раскатистые крики, которые служат Эрике хорошим ориентиром, чтобы подобраться еще ближе, хотя до них и так рукой подать. Тот же самый кустарник, который дает любовной парочке краткий приют, хорошо укрывает и Эрику. Турок или похожий на турка иностранец явно рад тому, чем он занимается. Женщина, и это слышно, тоже рада. Однако у нее все происходит более медленно. Женщина указывает мужчине, куда и как входить. Невозможно определить, слушается ли он ее. Он намерен следовать своим внутренним приказам, и здесь не избежать того, что время от времени его желания противоречат желаниям партнерши. Все происходит у Эрики на глазах. Женщина говорит: «Но!», а мужчина говорит: «Тпру!» Женщина начинает понемногу злиться из-за того, что мужчина не пропускает даму вперед, как это принято. Она говорит — медленней, а он начинает быстрее, и наоборот. Вполне возможно, что она — не профессиональная проститутка, а обычная пьяная женщина, которую затащили в кусты. Пожалуй, она в конце концов ничего не получит за свои труды. Эрика садится на корточки. Она устраивается поудобней. Даже если бы она пришла сюда в туфлях-гвоздиках, эти двое все равно бы ничего не услышали. Сначала громко кричит он, потом — она, а потом — оба вместе. Эрике в поисках добычи не часто так везет. Женщина говорит мужчине, чтобы он чуток обождал. Эрике не видно, выполняет ли мужчина просьбу. Он произносит на своем языке относительно мирно звучащую фразу. Женщина бранится, говоря, что никто этой чуши не поймет. «Ты ждать, понятно? Ждать! Нет, ждать!» — слышит Эрика. Он входит в женщину с такой скоростью, словно должен за рекордно короткий срок прибить подметки к паре башмаков или обработать сваркой кузов автомобиля. Женщину при каждом толчке сотрясает до основания. Она злобно и громко кричит, громче, чем это соответствует поводу: «Помедленней! Не так сильно, пожалуйста». Она уже просит. Результат по-прежнему равен нулю. Турок обладает невероятной энергией и развивает сумасшедшую скорость. Он переключает свою внутреннюю передачу на самую высокую скорость, чтобы в определенный отрезок времени, а может, и в рамках определенной денежной суммы выполнить как можно больше толчков. Женщина отчаялась когда-либо добиться своего и громко ругается: когда же он кончит, или он собирается елозить по ней до послезавтра? Мужчина по-турецки издает трубные возгласы, идущие из самого нутра. Его распирает в обе стороны. Слова и чувства у него сливаются. Он говорит по-немецки: «Женщина! Женщина!» Женщина делает еще одну попытку, последнюю. «Помедленней!» Эрика в своем укрытии прикидывает, что вряд ли это — проститутка из Пратера, та бы пришпоривала мужчину, а не тормозила его. Ведь она должна обслужить по возможности большее количество клиентов за возможно меньшее время, в противоположность мужчине, который чувствует иначе, ведь он хотел бы получить от нее как можно больше. Возможно, он когда-нибудь вообще больше не сможет, и тогда ему не останется ничего, кроме воспоминаний.
Представители обоих полов всегда стремятся к чему-то принципиально противоположному.
Эрика затаила дыхание, но глаза ее широко раскрыты. Эти глаза способны чуять добычу, как звери чуют добычу по запаху. Они являются высокочувствительным органом, они вращаются туда и сюда, как прожекторы. Эрика занимается этим, чтобы не чувствовать себя в одиночестве. Она ходит туда, куда ей хочется. Она сама решает, где ей быть, а где нет. Участвовать в этом она не собирается, однако и без нее ничто не должно происходить. В музыке она то исполнительница, то снова зрительница и слушательница, так проходит ее время. Эрика запрыгивает в него и спрыгивает снова, как будто время — трамвайный вагон старой конструкции, у которого нет пневматически закрывающихся дверей. В современных трамваях каждый, кто вошел в вагон, вынужден в нем оставаться. До следующей остановки.
Мужчина все прибивает и прибивает подметки. С него градом течет пот, и он держит женщину в железных объятиях, чтобы она не ускользнула. Он обильно сдабривает ее влагой, словно намерен съесть свою добычу. Женщина больше не произносит ничего, только стонет вместе с ним, усердие партнера ее заразило. Фальцетом она выкрикивает несколько бессмысленных слов, она издает звуки, словно сурок на горном пастбище, почуявший врага. Она смыкает руки на спине партнера, чтобы он не ускользнул от нее. Чтобы он не смог так вот легко отряхнуть ее с себя, как пыль, и чтобы потом, когда дело будет сделано, сказал ей пару ласковых или шутливых слов. Мужчина продолжает вкалывать вовсю. Он резко поднимает планку. Для него это первая возможность после большого перерыва иметь местную женщину, и он использует эту возможность с бешеной активностью. Верхушкам деревьев, склонившимся над парочкой, становится жутко. Ночное небо еще колышется под порывами ветра. Турок явно не может долго держать темп, который сам себе задал. Из его горла вырывается какой-то звук, который не похож даже на турецкий. Женщина подбадривает его на финишной прямой криком: «Хоп-хоп!»
В зрительнице творится разрушительная работа. Ее лапы дрожат от желания перейти к активным действиям, однако если ей это запретить, то она от этого откажется. Она ждет, чтобы ей это решительно запретили. Ее действия требуют прочного каркаса, на который их можно натянуть.
Турок, дитя природы, с травами, цветами и деревьями связан сильнее, чем с машиной, которую обслуживает в цеху. Он резко отрывается от своих занятий. В первую очередь он отрывается от женщины. Женщина замечает это не сразу и еще одну-две секунды продолжает свой визг, хотя турецкий гость уже выключил передачу. Турок лежит теперь без движения, и это тоже здорово. Он, какое приятное совпадение, только что кончил, и теперь он отдыхает. Он устал. Он вслушивается в шум ветра. И женщина тоже начинает прислушиваться, после того, как гость с берегов Босфора шикает на нее, заставляя замолчать. Турок лающим голосом задает ей короткий вопрос. Или это команда? Женщина робко успокаивает его, вероятно, ей еще чего-то хочется от любовника. Турок ее не понимает. Может быть, ему следует ударить ее, поскольку она тонким голосом умоляет: останься со мной. Или что-то в этом роде. Эрика точно не разобрала. Ей пришлось отвлечься, в этот момент она отступила метров на десять, так как турок, дергаясь и трясясь, полностью принадлежал женщине. По счастью, женщина этого не заметила, и теперь турок снова принадлежит сам себе. Он снова полноценный мужчина. Женщина бранчливо требует от него денег или любви. Женщина громко хныкает и канючит. Обитатель бухты Золотого Рога облаивает ее и размыкает контакт, прерывая акт беспроволочной радиопередачи. Отступая, Эрика наделала много шуму, как стадо африканских буйволов, спасающихся от львицы. Вероятно, она сделала это намеренно или намеренно-бессознательно, что, в конечном счете, имеет одинаковый эффект.
Турок вскакивает на ноги и делает несколько быстрых шагов, однако сразу падает, брюки и белые подштанники отсвечивают в темноте вокруг коленей. Изрыгая проклятья, он возится с одеждой и угрожающе машет руками. Он грозит в сторону расположенных поблизости кустов, в которых теперь, затаив дыхание, сидит фройляйн Кохут, сжавшись в комок и впившись зубами в один из десяти своих музыкальных пальцев-молоточков.
Турок прыгает, словно в мешке, никак не попадая в штанины. Он хватается то за левую, то за правую. Он не пытается толком сообразить, с чего начать. Есть люди, которые, не обдумав заранее, делают что-то, все равно что, — проносится в голове у зрительницы, когда она за всем этим наблюдает. Турок явно из таких. Оставшаяся лежать внизу половина любовной парочки разочарованно вопит тонким голоском, что это была собака или крыса, которая пришла полакомиться презервативами. Здесь можно разжиться жирными отбросами. Пусть он снова вернется, ее милок. «Пожалуйста, не оставляй меня одну». Симпатичная кучерявая голова иностранца не оборачивается в ее сторону, а вместе со своим обладателем уходит в высоту — турок довольно большого роста. Наконец-то он натянул штаны и бросился к кустарнику. По счастью, он — вероятно, вполне намеренно — бежит в совсем другом направлении, а именно туда, где кусты становятся все гуще. Эрика, не особо об этом размышляя, выбрала для своего укрытия редкий кустарник, и трудно догадаться, что она там прячется. Женщина издалека продолжает свою жалобную песню. Она теперь тоже приводит себя в порядок. Она сует себе что-то между ног и старательно вытирается. Она бросает на землю несколько скомканных бумажных платков. Она ругается только что пробившимся в ней жутким голосом, вероятно, это ее обычный голос. Она зовет и зовет. Эрику охватывает страх. Мужчина отвечает коротким мычанием и продолжает поиски. Громко топая ногами, он идет от одного куста к другому, который уже обследовал. Потом вновь возвращается на исходное место. Вероятно, он испытывает страх и вовсе не хочет обнаружить соглядатая. Он перемещается от березы к кустам, а от кустов снова к той же березе. Он не переходит к другим кустам, обильно растущим вокруг. Женщина в паузах между гудками пожарной сирены кричит ему, что тут никого нет. «Вернись», — требует она. Возвращаться мужчина тоже не хочет, он кричит ей по-немецки, чтобы она заткнула пасть. Женщина засовывает между ног еще одну порцию бумажных платков на тот случай, если у нее внутри что-то осталось, и натягивает трусы. Потом она расправляет юбку. Она приводит в порядок расстегнутую блузку и поднимает пальто, на котором они лежали. Она устроила гнездышко, как это принято у женщин. Она не хотела пачкать юбку, зато пальто теперь все мятое и в грязи. Турок кричит теперь: «Иди сюда!» Любовница турка возражает и настаивает на том, чтобы они побыстрее ушли отсюда. Эрика видит ее в полный рост. Женщина уже довольно немолодая, однако для турка она по-прежнему юная куколка. Из осторожности она держится поодаль: если придется бежать, ей нужен запас времени, ведь носовые платки в трусах могут помешать. Они легко могут выпасть! В любви женщина не получила всего, чего хотела, и теперь она вовсе не желает, чтобы ее вдобавок укокошили. В следующий раз она сама будет следить за тем, чтобы насладиться любовью в покое и до конца. Заметно, как женщина вновь превращается в австрийскую женщину, а турок становится турком, которым он всегда и был. Женщина требует к себе все большего внимания, а турок автоматически обращает внимание на врагов и противников.
На теле Эрики ни шелохнется ни один листок. Она затихает и мертвеет, как трухлявая ветка, которую сломали и которая бесполезно догнивает в траве.
Женщина угрожает турку-сезоннику, заявив, что сейчас же уйдет. Турок-рабочий собирается бросить в ответ презрительное замечание, но вовремя останавливается и молча продолжает свои поиски. Теперь он должен проявить храбрость, чтобы женщина, вновь обретшая уверенность коренной жительницы этой страны, испытывала к нему уважение. Ободренный тем, что в кустах не заметно никакого движения, он делает большой круг и тем самым подвергает Кохут большей опасности. Женщина предупреждает его в последний раз и поднимает с земли свою сумочку. Она приводит в порядок последние вещи в себе и вещи для себя. Она застегивает пуговицы, что-то сует в сумочку, что-то вытряхивает наружу. Она медленно идет назад, по направлению к трактирам, еще раз бросает взгляд на турецкого друга и убыстряет шаги. На прощанье она кричит в его сторону что-то невнятное и грубое.
Турком овладевает нерешительность, он не знает, как ему поступить. Если он упустит эту женщину, он, возможно, долгие недели не сможет найти ей замены. Женщина кричит, что такого, как он, она запросто себе найдет. Турок застыл на месте и вертит головой то в сторону женщины, то в сторону невидимки, скрывающегося в кустарнике. Турок ощущает неуверенность, он не в состоянии решиться ни в пользу одного, ни в пользу другого инстинкта, оба они не раз уже доставляли ему неприятности. Он лает, как собака, которая не может выбрать, за какой дичью ей погнаться.
Эрика Кохут больше не в состоянии терпеть. Нужда пересиливает. Она осторожно стягивает трусики и мочится на землю. Теплая влага с журчанием льется между ее бедрами на луговую почку. Она льется на мягкую подстилку из листвы, исток, мусора, грязи, гумуса. Эрике по-прежнему непонятно, хочет она, чтобы ее обнаружили, или нe хочет. Вместо того чтобы ломать над этим голову, она просто выпускает из себя жидкость.
Внутри становится все более пусто, а почва все сильнее пропитывается влагой. Эрика ни о чем не размышляет, ни о причинах, ни о следствиях. Она ослабляет мускулы, и первые брызги превращаются в непрерывный и нежный ручеек. Фигура прямо и неподвижно стоящего иностранца схвачена и зафиксирована в перекрестье ее зрачков. Она готова как к одному решению, так и к другому, оба ее устраивают. Она все оставляет на волю судьбы и случая, не зная, обойдется ли турок с ней по-доброму или нет. Она аккуратно придерживает клетчатую юбку на согнутых коленях, чтобы не замочить. Юбка ни в чем не виновата. Зуд и жжение постепенно ослабевают, скоро можно будет снова закрыть краник.