PiHKAL

Шульгин Александр

Шура улыбнулся мне и пообещал: «Хорошо. Я не буду обращать на твои слезы внимания, пока ты мне не скажешь это делать».

— Отлично, — усмехнулась я, смахивая с ресниц последние слезинки.

Я села за свой стол и включила электрическую печатную машинку. Пора было печатать отчет обо всех этих странностях.

«ДЕСОКСИ, 40 мг, — начала я. — Это самый необычный эксперимент из всех, что у меня были. Я уже принимала наркотики, угрожавшие негативными последствиями, но сталкивалась лишь с проблемами неврологического свойства. На этот раз сложности носят не физический, а психический

характер».

Я вкратце описала свои вчерашние переживания, потом продолжила:

«По словам Адама, все дело во мне самой. Это значит, что я проецирую во внешний мир какую-то часть своей психики, которая за всем наблюдает, все запоминает и учится. В этом состоит ее функция».

Я вспомнила давление этого невидимого сознания, почти физическое ощущение решительного напора, пока я стояла снаружи дома у задней двери.

С другой стороны, можно вспомнить старую поговорку «как вверху, так и внизу», которую можно перефразировать и немного по-другому — «как внутри, так и снаружи». Вселенная, в которой я нахожусь, отражает мой внутренний мир, и наоборот; в этом я уверена.

Внезапно я отчетливо вспомнила иллюстрацию, которую видела в книге про мифологию Востока. На ней был изображен какой-то индийский бог, со всех сторон окруженный огромными жемчужинами, в которых отражалось его лицо и тело. Та иллюстрация называлась «Сеть Индры». Окружность из жемчужин была космосом, и в нем отражался бог.

Поэтому что бы я ни проецировала в окружающий мир, это находится и во мне, но одновременно является своеобразным архетипом того, что окружает меня. Архетипом оттуда. Что бы это «оттуда» ни означало. Ладно.

Я продолжила печатать свой отчет:

«Очень даже может быть — и в данный момент я допускаю такую возможность — что, каким бы ни был Божественный разум, моя человеческая психика отражает его, а отсюда вытекает, что я столкнулась не только с собственным Протоколистом, но и с космическим. У меня возникли проблемы, потому что я испугалась при мысли о том, что это Конечная правда о Боге, но это оказалось не так».

Не так? Ну конечно, не так. Я знаю это. Где-то в глубине души я знала это все время. А потом просто забыла, потому что это кристально чистое сознание заполонило все пространство, не оставив место чему-нибудь другому. Но оно лишь только часть Божественного сознания, равно как и лишь часть моего.

Пока я сидела за столом, перечитывая напечатанное, у меня в голове оформилось несколько идей, и я начала их фиксировать.

«В нас действительно присутствует то, что я назвала Белым Разумом, и эта наша черта проявилась в создании мыслящих машин, работающих без всяких эмоций. Взять, к примеру, компьютеры. Странно (и в некотором смысле забавно), как мы дали рождение компьютеру, этому полезному и наделяющему нас силой орудию, взяв за основу те свои свойства, которые меньше всего можно отнести к человеку».

У меня появилась следующая мысль, и я стала печатать, когда она стала обретать форму.

«Что сказать о той нашей, человеческой, черте, проявившейся в так называемых "научных экспериментах", которые проводились над узниками в фашистских концентрационных лагерях? Находились

же люди, включая врачей, способные отключить в себе сострадание, связь, объединяющую всех людей, и просто наблюдать. Они видели боль, страх и ужас и делали записи, не чувствуя ничего, кроме рационального интереса. Кто, если не Протоколист, говорит в нас, когда мы ощущаем желание доминировать, контролировать и уничтожить силу и свободу других людей?

Думаю, что Белый Разум — это интеллект чистой воды. В нравственном смысле он нейтрален. Он служит нашему выживанию, личному и видовому, и эффективно функционировать ему позволяет именно независимость от мира чувств.

Разумеется, цельная и сложная человеческая личность задействует все свои составляющие — и эмоциональную, и интеллектуальную, и духовную — и при этом могут обходиться без какой-нибудь из них, отдавая предпочтение другой.

Не это ли происходит, когда некоторые люди проводят эксперименты на животных, причиняя зверюшкам боль? "Это необходимо сделать, это для доброго дела" — таковы доводы этого ученого. Поэтому сострадание здесь неуместно, считает он. Он опасается, как бы сочувствие не помешало ему собрать фактическую информацию для научного отчета, который, как он надеется, поможет завоевать ему уважение коллег и продлить грант».

Перечитав этот пассаж, я добавила:

«Конечно, найдется немало ученых и сотрудников лабораторий, которые любят животных и не отключают себя от заботы и симпатии, однако слишком много встречается таких, которые поступают наоборот, а так быть не должно. На мой взгляд, по крайней мере. Должен быть закон, позволяющий проводить эксперименты на животных лишь людям, которые их любят».

Я улыбнулась. У этого предложения нет ни малейшего шанса. Если бы можно было издавать законы, касающиеся любви и сочувствия, мир давным-давно излечился бы от своих болезней.

Когда Шура пришел проведать меня, я с трудом печатала, не обращая внимания на слезы, стекавшие по моему подбородку.

— Как насчет того, чтобы пойти спать, малышка?

— Теперь, когда ты сказал об этом, я чувствую, что уже пора.

Когда мы легли под одеяла, Шура обнял меня и начал ласково гладить, вглядываясь в мое лицо в тусклом свете шкалы радиоприемника. Я закрыла глаза, чувствуя, как твердая, умелая рука скользит по моему телу, потом посмотрела на Шуру и извинилась: «Милый, я знаю, это смешно, но я чувствую себя так, как будто мне под кожу впрыснули заморозку. Я словно бесчувственная деревянная колода. Не помню, чтобы такое когда-нибудь со мной случалось!»

— Конечно, это необычный поворот… — начал Шура.

— Ты хочешь сказать, а-твратительный па-варот, да? — сказала я, пародируя, как могла, Дуранте.

— …Но если вожделение не стоит у нас на повестке дня, по крайней мере, в данный момент, то его отсутствие лишь обострит наши ощущения, когда желание вернется, — он слегка ткнул меня пальцами, — раззадорит наши…

Я попыталась дотянуться до его ребер, но Шура прогнулся, а потом схватил меня за запястья и отвел мои руки к спинке кровати. Он снова заставил меня рассмеяться, и я чувствовала себя замечательно.