Пикник на острове сокровищ

Донцова Дарья

Внезапно мне вспомнилась история, случившаяся очень давно, когда я, студент второго курса института, решив подработать, пристроился в строительный отряд. Рабочий из меня был никакой, гвоздь от шурупа я отличить не мог и особой физической силой тоже не обладал. В отряд комсомольца Подушкина взяли за редкостное умение договариваться с колхозниками, вернее, сельскими бабами раннего климактерического возраста, которые сидели в местных сельсоветах, занимая посты главных бухгалтеров или председателей колхозов. Мужики повсеместно пили водку, тетки были надежны

и работоспособны, как владимирские тяжеловозы. Уж не знаю, по какой причине они расцветали улыбками, заметив на пороге долговязую фигуру студента Подушкина. Может, им нравился бисквитный торт, который я не ленился прихватить с собой, или восторгала моя манера общения? Приблизившись к столу начальницы, я шаркал ножкой и говорил:

– Здравствуйте, девушка, простите, я комиссар ССО [4] , зовут меня Ваней. Как можно встретиться с председательницей, Марией Ивановной?

Стокилограммовая нимфа краснела.

– Слушаю вас.

Я делал шаг назад и восклицал:

– Простите, бога ради, но вы такая молодая! Я думал, девушка-секретарь сидит! Извините, не хотел вас обидеть!

После этой обычной светской любезности мне удавалось подписать самый выгодный договор на постройку коровника или возведение километрового забора.

4

ССО – студенческий строительный отряд.

Если же при постройке «особняка» для буренок кто-нибудь из студентов начинал возмущаться моей леворукостью, командир немедленно орал:

– Заткнись! Гвозди всякий заколачивать умеет, а с бабьем дано беседовать только Ване! Ну, подумаешь, уронил тебе он на башку пару кирпичей, эка беда, глупей, чем есть, все равно не станешь.

Так вот, мы построили какие-то сараи в деревне под Тамбовом и решили отдохнуть. Благодарные пейзане принесли нам самогон и нехитрую закусь. Граненый стакан мутной жидкости мигом свалил меня с ног. Впрочем, командир отряда Федя Бурлаков тоже продержался недолго.

Очнулся я в душной избе, в спертом воздухе злобно звенели мухи, а ватное одеяло впечатало меня в матрас. Охая и держась за разрывающуюся от боли голову, я поднялся и увидел Федьку, который сидел в той же позе на топчане, стоявшем у печки.

– Чего, сыночки, плохо? – с искренним состраданием пробасил кто-то.

Мы с Федором, не сговариваясь, повернулись к окну, откуда шел звук, и замерли.

– Это белая горячка, – прошептал Бурлаков, – надо бросать кирять! В дурку пора!

Я начал судорожно икать. У маленького окошка с цветастыми ситцевыми занавесочками стоял стол, накрытый клеенкой. В центре была досочка, на ней черная чугунная сковородка с жареной картошкой, луком и салом, рядом на расстеленной газетке стояла банка с солеными огурчиками, чуть поодаль высилась бутылка. Меня сначало затошнило, но потом я увидел человека, который лакомился картошкой, и, не в силах совладать с собой, взвизгнул:

– Черт!

Огромный черный мужик положил на клеенку гнутую вилку и прогудел:

– Между прочим, мне обидно. Я не черт, а Михаил Иваныч.

–

Ты его тоже видишь? – дрожащим тенорком проблеял Федор.

– Ага, – простонал я.

– Значит, это не галлюцинация, – перешел на шепот Федька, – двоим одно и то же не привидится.

Ответить командиру я не успел, лишь тупо смотрел на антрацитно черного дядьку. Меньше всего я ожидал встретить в деревне под Тамбовом негра, преспокойно лопающего жареху.

– Папка, – заорали из сеней, и в комнату влетел прехорошенький негритеночек, – тама баба Мотя радио сломала! Починишь?

– Сейчас, Лешенька, – ласково сказал Михаил Иваныч, встал и, почти касаясь курчавыми волосами потолка, с укоризной произнес: – Чаво уставились? У нас интернационал! Не черт я, а зоотехник. Мою прабабушку барин местный в том веке из Эфиопии выписал, очень уж ему хотелось в горничных арапку иметь. Сколько лет прошло, а кровь не разбавилась. Нас тут все знают. А вам за воротник меньше лить надо, студенты! Тьфу!

Тяжело ступая, Михаил Иваныч ушел, мы с Федькой обвалились на матрасы.

– Уф, – выдохнул командир, – я думал, в ад попал! Нет, правда, хватит ханку жрать. Решено, возвращаюсь в Москву, женюсь – и никаких бутылок.

Я же сделал другой вывод из случившегося: любое, даже самое невероятное явление, как правило, имеет простое объяснение, но людям свойственно умничать, от того и неприятности.

– Чем могу помочь? – колокольчиком прозвенела Мальвина.

– Простите, – я вынырнул из пучины воспоминаний, – я ищу Юрия Трофимова, вроде он ваш директор.

– Трофимов? – сдвинула тоненькие бровки красавица. – Юрий? Не припомню такого.

– Он тут начальник.

– Нет, нет, – снова заулыбалась Мальвина, – фирмой руководит Олег Валерьевич, в заместителях у него Анечка и Леня. Никаких Юриев. Может, он в отделе рекламы работает? Одну минуточку.

Изящная смуглая ручка щелкнула рычажком. Я с удивлением отметил, что ладошка у Мальвины не розовая, а тоже темная, почти черная.

– Слушаю, – прохрипело из селектора.

– Леонид Михайлович, это Мальвина.

– Понял.

– Тут клиент пришел.

– Замечательно.

– Не знаю, к кому его направить.

– Спросите у него, какова цель визита, и отведите в соответствующий отдел. Если ему нужен детский праздник, то это к Родиону, он на время болезни замещает Лену.

– Клиент ищет Юрия Трофимова.

– Кого? – искренне изумился Леонид.

– Юрия Трофимова, – слегка сбавив тон, повторила Мальвина, – говорит, что он наш директор.

Из переговорного устройства понесся то ли смех, то ли кашель.

– Проводите его ко мне, – велело наконец начальство.

Мальвина вскочила, она оказалась очень высокой, всего чуть ниже меня.

– Проходите, – пропела девушка, – вон туда, за зеленую дверку, окажетесь в большом холле, сделаете пару шагов и упретесь в дверь с табличкой «Л. Никодимов».

Глава 9

Леонид приветственно поднялся навстречу мне.

– Прошу вас, устраивайтесь. Чай, кофе?

– Не откажусь, – улыбнулся я, – если можно чай.