Пиковая дама – червонный валет. Том третий
Шрифт:
Девушка прыснула в ладони – уж больно ловок и спор был на веселые речевки официант.
– Чем же удивите «на третье»? – Ее глаза искрились от смеха.
– А это уж по вашей привязанности… Кому-с – ароматная листовка: черносмородиновой почкой пахнет, аки весной под кустом лежишь; а кому белый сахарный квас… Опять-таки он, подлец, ядрен шибко, приходится купорить в «шампанки», а то всяку дуру-бутылку в клочья разорветь.
– Ну, хватит ваньку валять. Сами сделаем выбор.
Кречетов вспыхнул очами, но тут же почувствовал на своих напряженных пальцах
Половой, надув гузкой губы, пожал плечами и равнодушно отошел. Барбара озадаченно дрогнула ресницами, подняла глаза и увидела, что Алексей выжидательно смотрит на нее. Она решила, что он обиделся на панибратство хамовитого полового, но лицо Алеши осветила улыбка, и в уголках карих глаз обозначились милые лучики морщинок.
– Расстроился? – Она вновь украдкой протянула руку под столом, нащупала его пальцы и крепко сжала. – Не бери в голову. И в пьесе бывает много пустых мест…
– Плевать на этого холуя! – Кречетов нахмурился. – Не з ато волновался. Как он смотрел, гад, на тебя!…
– Алеша…
Снежинская запнулась, растерявшись с ответом: его простые откровенные слова удивили ее и порадовали, но также чуть-чуть испугали. Какая-то внутренняя сила удерживала девушку, но одно она знала твердо: ей не хотелось, чтобы кто-то обидел Алешу… И в первую очередь она сама.
Помолчали. Кречетов деловито взял обеденную карту и стал штудировать меню. Цены плясали перед глазами – положительно все казалось чудовищно дорогим! «Да, жаловалась селедка, что люди ей здорово насолили… Уж лучше было нырнуть в закусочную – дешево и сердито. Дернул меня черт хвост павлинить! Правильно говорит Гусарь: «Все блохи выскочки». Вот ты и есть блоха!»
Однако на поверку Алексей и глазом не моргнул. Он знал: любое колебание в его действиях, нерешительность могли огорчить спутницу и сыграть с ним дурную шутку.
«Может, купить ей все, а себе заказать помидорный салат с луком? Соврать из осторожности, дескать, сыт, как утка, и еще не нагулял аппетит?… Нет, так не годится… Нехорошо. Ведь я готовился к этому дню не одну неделю. Один шут, маменькина реликвия – розовый бриллиант – заложен… Эх, персидская ромашка, варенуха из бубновых валетов, один раз живем, богаче не станем».
– Ну-с, ваше высочество, и что же вы изволите откушать? – Алешка беспечно бросил взгляд из-под ресниц на цветущую полячку и вальяжно развалился на стуле. Нет, не будет он в такой день душу рвать из-за лишнего гривенника. Впрочем, ему всегда хотелось показать себя на уровне, пожалуй, даже больше, чем он был на самом деле.
– Oh, charmant, monsieur le baron!15 – Бася захлопала в ладоши. – Выше всяких похвал. Так, так, так! Вина «Шамбертен» здесь все равно нет. Тимбали по-милански тоже, тушеной рыбы, присыпанной средиземноморскими барабульками, я тоже не вижу… Ах, вот, зато есть жареная баранья грудинка, паюсная икра и антреме перед десертом.
Барбара непосредственно изучала меню, водя розовым пальчиком по густым столбцам строчек сверху вниз, беззвучно шевеля губами.
В
После трапезы они встали усталые, квелые от сытости и счастливые. Было решено отправиться к Барбаре – сказывалась июньская жара и послеобеденная сонливость.
Глава 4
– Езус Христос, наконец-то дома. От твоих угощений безумно хочется пить. Особенно после этой жирной баранины. – Варенька манерно вздохнула, присаживаясь в кресло.
– Так в чем же дело?
– Ты предпочитаешь кофе или чай? – она игриво качнула ножкой.
– Мм… а ты что будешь?
– Что ты.
– А я – что ты.
– Так чай или кофе?
– А молоко есть?
– Конечно, но я его не буду.
– Право, не знаю, изволь, что хочешь.
…За чаем они болтали о разной чепухе, дурачились, показывая друг другу кончики языков, смеялись. Варя сидела напротив и аккуратно наливала в Алешин чай сливки по латунному черенку ложечки так, чтобы они растекались по золотистой глади белой кляксой. Затем пили мелкими глотками дымный напиток, и сливки оставляли тоненький ободок на их верхних губах.
Когда Барбара угостилась шоколадным пирожным, Кречетов не удержался и, протянув под столом ногу, коснулся пальцами ее голени. В ответ был послан воздушный поцелуй.
Их глаза встретились, ясные, живые, искрящиеся, и что-то хорошее, светлое, послали друг другу.
– Варя…
– Угу. – Губы сбежались в розовый бутон. В веселых глазах вспыхнуло по вопросу.
– Варенька, душка… я хотел…
– Угу. – Уголки губ прыгнули вверх – лукавая улыбка тронула уста.
– Отчего смеешься? Я совершенно серьезно…
– Угу, и я серьезно. Ну?
– Не «ну»! Я хочу, хочу!.. Ежели ты только пожелаешь, ежели только скажешь… я готов предложить тебе руку и сердце! И то непременно, как «Отче наш»… Так и знай… Ежели пожелаешь, – твердо повторил он, – я женюсь на тебе.
– Ха-ха-ха-ха-ха-ха-а! – Лицо Снежинской зарозовело от прихлынувшей краски. – Увы, милый Алешенька, но, по-моему, этого желаете только вы.
– Но я люблю тебя!
В ответ снова раздался звонкий уничтожающий смех.
Алешке хотелось зарыдать от злости и безнадежности: «Как же так? Господи, надо мной опять посмеялись! Что ж, в змеиной азбуке все звуки шипящие!». В нем взорвалось что-то вроде гранаты: он выскочил из-за стола, метнулся к порогу, но там, наткнувшись на пани Ядвигу, бросился прочь; ворвался в детскую, едва не растоптав грелку-кота Антона, громыхнул дверью, упал ничком на кровать; уткнулся лицом в подушку и замер. В глазах стояла соль слез и оранжевые круги. В сердце будто заколотили раскаленный гвоздь.