Пиковая Дама
Шрифт:
Аня видела в Сети гифку, взятую из какого-то старого американского ужастика: мужчина превращается в волка. Вытягивается челюсть, мутирует нос. Оборотней не существовало в реальности (как и Пиковых Дам), но Аня вспомнила эту сцену.
За долю секунды лицо Матвея побелело, заострились черты, в глазницах набухли тени. Он превращался. Не в волка, нет.
На полу Аниной спальни живой Матвей превращался в мертвого Матвея.
6
Никто бы не поверил, но то, что Марина позвонит, Антон почувствовал за
Он не был ни телепатом, ни ясновидящим. Марина считала, что и в материальном мире он – дуб-дерево. Но порой духовная связь с женой простреливала мозг, зажигала в подкорке яркую лампочку. Много лет Антон считал, что это знак особого родства. Пишут же про близнецов, чувствующих друг друга на расстоянии… Мол, даже простудой болеют одновременно. В разных частях света находясь.
Так, прождав полтора часа на нулевом свидании, продрогнув до костей, выбросив розы в мусорную урну, Антон был уверен: эта миленькая студентка перезвонит вечером, извинится и предложит встретиться завтра. Так двенадцать лет назад он точно знал, что у Марины отошли воды, а телефон разрядился, и она не может дозвониться ему.
В мастерской пахло битумной мастикой. Владимир Семенович Высоцкий хрипел про привередливых коней. Глебыч, механик и по совместительству совладелец сервиса, орудовал болгаркой. Антон устроился под днищем седана, счищал краску и ржавчину, обезжиривал участок и обрабатывал антикором.
В кармане ожил мобильник.
Антон хмыкнул: я же говорил! Оттолкнулся, выезжая из-под машины на слесарском лежаке.
В адресной книге Марина была переименована из Малышки в Бывшую. От теплого и нежного прозвища к холодной констатации факта.
– Алло?
– Привет, Антон.
– Здравствуй. – Он вытер тряпкой чумазую щеку.
– Не мешаю?
– Мешаешь, – не стал околесничать он. Перехватил взгляд Глебыча, губами проартикулировал: «Жена». – Заказов до черта. Зашиваемся просто.
– Ты можешь приехать?
– Я же сказал…
– Да, слышала. Но это важно.
«Важнее альковных и секретеров?» – про себя съязвил Антон, но произносить вслух колкость не стал. Они ни шатко ни валко налаживали контакт – ради Ани, естественно. Учились беседовать без криков и взаимных оскорблений. Сарказм сейчас не уместен.
– Что стряслось? – спросил он, вставая.
– С Анькой неладно.
Сердце заколотилось учащенно под комбинезоном.
– Что с ней?
– Приезжай.
– Марина, твою… – Он скрипнул зубами. Взял себя в руки. – Что с моей дочерью?
– Нормально все. Но ты должен приехать, – она выдержала паузу и добавила: – Пожалуйста.
– Ладно. Ладно, черт.
Высоцкий пел про кривые зеркала, отражающие волчий оскал. Глебыч выключил пилу.
– Мужик. – Антон потоптался. – Надо отлучиться.
– Сдурел? А работать кто будет?
– Я все сделаю. Дочь… заболела, не знаю…
– Ага. То дочь, то запой. Тоха, у меня ведь тоже дети, шестеро, и все кушать хотят.
У холостого Глебыча не было детей, и напускная суровость не вводила Антона в заблуждение.
– Я
– Не убивай меня, Тох. В налоговую завтра сдаваться.
Антон снял с крючка ключи.
– Щас приеду, брат. Седан вылечу и налогами займусь. Лады?
– Да какие же лады? – Глебыч кричал в спину уходящего Антона, перекрикивал Высоцкого. – Разоримся, к чертовой матери!
В пасмурном небе патрулировали грачи. Черными крестами сопровождали несущийся автомобиль. Антон раздраженно отстукивал пальцами по рулевому колесу.
Четырнадцать лет брака – подумать только! Им было по двадцать с копейками лет. На свадебных фотографиях Антон бравирует густой шевелюрой. Морду отъел – не то, что сейчас – впавшие щеки в седой щетине, поредевшая шевелюра. Скоро придется сбривать под ноль: залысины ползут ото лба вверх. Марина на снимках в роскошном платье – и не скажешь, что сама шила ночами. Денег тогда не было совсем, деньги позже пришли, а с ними – разлад. Марина внешне изменилась мало. Такая же худенькая, тонкокостная. Другие, родив, дурнели, полнели, а она словно расцвела после тридцати.
Покойная бабушка Антона боялась антиквариата. Говорила: подержанные вещи подселяют в дом чужую судьбу. Рассказывала про девицу, которая нашла медальон и хоронила мужей, одного, второго, третьего, пока цыганка не посоветовала выбросить проклятую вещь. Может, была права бабуля? Может, с каким-нибудь ларцом для приданого Марина купила несчастье?
Да, антиквариат оказался причиной краха. Но не мистической причиной, а банальной. Финансовой. Бизнес Антона едва барахтался на плаву, и семью содержала Марина. Он приносил заработанные потом рубли, куклу для Аннушки, хотел порадовать. И заставал Аню, играющую с гигантским кукольным домиком. Марина, перепродав нотный кабинет екатерининских времен, получила полугодичную зарплату мужа.
Жена ни словом его не упрекала. Но он ел себя поедом, становился замкнутым, злым, колючим. Ежедневные ссоры, алкоголь… ощущение собственной никчемности.
Они жили среди древней мебели. В огромной квартире, купленной за деньги от продажи древней мебели. Ужиная, говорили про древнюю мебель. Как тут не сойти с ума?
И Антон ненавидел долбаный недовозведенный микрорайон, вспоминая дни, когда Рюмины ютились в съемной каморке и были довольны.
«Вольво» мчался по трассе. С боков распростерлись луга и поля, побеленные порошей. Впереди – высотки, жилые и еще не заселенные. Надпись на билборде гласила: «Место счастливых людей».
Антон поморщился как от изжоги.
7
Зеркало Чижик запихнул в шкаф – остался выцветший овал на бежевых обоях. В ванну он не заходил. Умывался на кухне, зубы вовсе не чистил. Жевал мятную резинку так агрессивно, что челюсти ныли и боль отдавала в резцы.
Родители гостили у кумовьев. Сумерки заполняли пустые комнаты. Чижик включил везде свет, но большинство лампочек перегорело. Перепад в сети или… или что-то наподобие.
– Изи, мэн, – бормотал Чижик. – Изи…