Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том II: В Палестине (1919–1942)
Шрифт:
Ср. с фразой из письма Д.В. Философова к С.Г. Балаховской-Пети, где он передает через нее «привет милой курочке и Илюше <Фондаминскому>» (приведена в: Ливак 2006: 442-43) или записью в дневнике 3. Гиппиус: «Приехала курочка Амалия» (Гиппиус 2001-06, IX: 106).
С 1906 г., как было сказано, Фондаминские жили в качестве политэмигрантов в Париже. Положение, при котором Амалия Осиповна, не будучи вовлечена в активную политическую деятельность, оказалась между тем нелегалом 10, судя по всему, ее нисколько не тяготило: оставаясь в лагере сочувствующих, она была готова претерпеть и за высокие идеалы, и за дорогого ей человека гораздо большие испытания.
В парижской
Главным оратором на собрании был Б.В. Савинков. Как только он начал говорить, Мандельштам весь встрепенулся, поднялся со своего места и всю речь прослушал, стоя в проходе. Слушал он ее в каком-то трансе, с полуоткрытым ртом и полузакрытыми глазами, откинувшись всем телом назад – так что я даже боялся, как бы он не упал. Должен признаться, что вид у него был довольно комический. Помню, как сидевшие с другой стороны прохода А.О. Фондаминская и Л.С. Гавронская 11, несмотря на всю серьезность момента, не могли удержаться от смеха, глядя на Мандельштама (Карпович 1957: 259-60).
Находясь во второй эмиграции в Париже, произошедшей уже после большевистского переворота, А.О. Фондаминская также не являлась ни крупной общественной фигурой, ни культурным деятелем, хотя к ней, несомненно, сходились некоторые нити социально-политической и литературной жизни русской эмигрантской колонии. В частности, будучи женой Фондаминского и находясь в дружеских отношениях со всем кругом людей, делавших «Современные записки» (Н.Д. Авксентьев, М.В. Вишняк, В.В. Руднев, М.О. Цетлин и др.), она, естественно, могла «замолвить словечко» и вообще в каком-то смысле «влиять» на принятие тех или иных редакционных решений. Так, Цветаева писала В.Н. Буниной 20 ноября 1933 г.:
Об Иловайском пока получила следующий гадательный отзыв Руднева: «Боюсь, что Вы вновь(???) отступаете от той реалистической манеры (???), которой написан Волошин». Но покровительствующая мне Евгения Ивановна <3ильберберг> уже заронила словечко у Г<оспо>жи Фондаминской (мы незнакомы 2) и, кажется (между нами)Дедушку проведут целиком (Цветаева 1994-95, VII: 262).
Начиная с 10-х гг., Амалия Осиповна страдала болезнью легких, нещадные хронические плевриты разрушали ее легкие, пока наконец в начале 30-х туберкулезная болезнь не приобрела экстремальный характер. В. Зензинов рассказывает об этом так:
В конце июля 1933 года она вернулась в Париж из Грасса с очередным своим плевритом, который заполучила, ухаживая за старушкой англичанкой, своей приятельницей. «Очередной плевритик!» – говорилось в их доме. Этот очередной плевритик превратился, однако, в воспаление легких, и болезнь была настолько серьезна, что на этот раз нарушила все течение их жизни. Лечиться пришлось по-настоящему (Зензинов 1937: 99).
Ср. в письме Т.И. Манухиной к В.Н. Буниной от 29 сентября 1933 г.:
Амалия Осиповна медленно выздоравливает. У нее было 3 воспалительных фокуса в легких, один за другим. От плеврита в августе она очень ослабела, а тут еще новая болезнь ее настигла. Ослабело и сердце от этих двух серьезных заболеваний. Лечит ее Иван Иванович <Манухин>. Я ее посещать не смею. Иван Иванович потребовал, чтобы никаких посетителей не было. Они ее утомляли.
Именно последний период – «месяцы ее умирания», по выражению Гиппиус, – является основным для интенсивной переписки Фондаминских с Рутенбергом, представленной ниже. Провал между 18 февраля 1934 г. и следующим письмом, появляющимся только через год – 15 февраля 1935 г., это время, когда Амалия Осиповна в течение 8 месяцев находилась сначала в швейцарском санатории Leysin, а затем, с начала октября, в Грассе. Спасти ее было уже невозможно, и этот предсмертный кризис стал каждодневной, бытовой формой существования в доме Фондаминских, примирив и саму Амалию Осиповну, и людей, ее окружавших, с неизбежностью стремительно приближавшегося конца. В причудливой смене робкой и ненадолго вспыхивавшей надежды и вынужденного подчинения неизбежному прошли несколько последних лет ее жизни.
Смерть Амалии, наступившая 6 июня 1935 г., больно ударила по людям, близко ее знавшим.
Ее смерть, ее похороны, письма ее мужа и его революционного друга <Зензинова> – очень поучительны и поразительны, – писал друживший с Амалией Д.В. Философов польской писательнице Марии Домбровской (письмо от 6 июля 1935 г.). – <…> Сейчас пытаюсь писать о Пил<судском> 13(воспоминания) и об Amalii. Но просто нет физических сил, ничего не выходит (Дюррант 1993: 77).
Т.И. Манухина в недатированном письме к Буниной следующим образом описывала проводы Амалии, упоминая, между прочим, ощутимые иудео-христианские шероховатости этого события:
О смерти Амалии Осиповны, Вы, наверно, все уже знаете. Как-то трудно о ней говорить. Была служба у Матери Марии (в церкви при общежитии). Отец Булгаков составил, с разрешения митрополита, нечто вроде панихиды. Говорят, было утомительно долго (1 Угчаса), и в жару все замучились, а о. Булгаков в «слове» уж очень подчеркивал православное великодушие и что «все евреи спасутся…» Кажется, не всем это понравилось (Пахмусс 1996-97, № 174: 201).
О смерти Амалии близкие ей люди вспоминали годы спустя: М.С. Цетлин 7 мая 1937 г. писала мужу из Виши в Лондон:
Сегодня утром я перечла стихотворение Галины об Амалии бедной, и мне стало страшно грустно 14.
Мария Самойловна имела в виду стихотворение Г. Кузнецовой, напечатнное в «Современных записках» (1937. № 63. С. 163) с посвящением А<малии> О<сиповне> Ф<ондаминской>:
Вот выходит из сонных глубин, Выплывает из смутного сна — Головы грациозный наклон, Грустно-сумрачных глаз тишина. Тихо ходит изнеженный кот, Мягко трется о юбки атлас, На нежданного гостя блеснет Аметистом встревоженных глаз… Скрипнет в комнате рядом паркет, Дышат угли чуть слышно в золе; Слабо тронет рука в хрустале Нежноцветных левкоев букет… Долгой грустью восточной зари Светит грустно-рассеянный взгляд… Неподвижно в балконной двери Ветви пальмы тяжелой висят.