Пионерская правда
Шрифт:
– Сын, я не знаю… Ты помнишь, что я тебе говорила? – грустно отвечала Она, устало опустив плечи.
– Когда? – потерялся он.
– Э-эх! Да ничего ты не помнишь.
– Расскажи. Я помню, что мы говорили, а о чём – ваще забыл. Ты хотя б напомнила бы. Тогда бы и поговорили заодно, – робко пролепетал он.
– Нечего разговаривать! Спать иди!
– Ну скажи-и!
– Да то! То, что их туда надо отправить, на эту войну! – в этот момент откровенности с сыном из Неё выплёскивалась злая досада, которую обычно Она умела сдерживать в себе и тем более не показывать на
– Зачем? Они провинились в чём-то?
– Да нет… Хотя. Не знаю! Ладно. Оставь. Говорю – не разобраться сейчас в этом всё равно. Но чтобы ещё больше не провинились, и чтобы у нас на территории, в нашей стране, своих военных операций не вели, пусть лучше туда идут и там вот и воюют. Всё!
– Ну Ма-ам, расскажи, а-а?
– Всё, я сказала! Чай допивай и спать иди! Не ночные темы! Я тоже сейчас уже пойду ложиться. Спокойной ночи.
Сын, загруженный всплывшими вопросами, понуро поплёлся восвояси в детскую, шаркая тапками, надоедливо цеплявшими задниками подметавшие паркет широкие штанины байковой пижамы.
– Фортку закрой! Я открывала на проветраж там у тебя, – бросила Она напоследок ему в спину.
– Ла-адно, – вяло отмахнулся он в пустоту.
– И проверь, все ли мухи вылетели в фортку! – шутливо настаивала Мать, хоть за окном и стоял тугой февраль.
– Какие это ещё?!.. Мухи какие-то… – хоть пока и на ногах, но уже плывя в подкатившей внезапно дрёме, пробурчал он себе под нос.
– Це-це-це! Цекатухи! Позолоченные брюхи! Те, которые с рынка-базара, [24] – звонко донеслось ему вослед.
24
Чуковский К. Муха-цокотуха.
– А ЦеКа-а?! – зловредно продемонстрировал он напоследок всю серьёзность своего отношения к важнейшему вопросу современности. Чтоб знала, что он и засыпать будет – не отстанет говорить об Отце!
А Мать сразу же вернула ему то, за чем он, собственно, и приходил:
– А вот ЦК, дружочек, Цэ-Ка на мухи-цокотухи и на прочих базарных баб, Коля и проверит, Отец твой, – лично и собственноручно! И если потребуется, то кого надо выгонит!
– Кого– о? – не унимался Боец, отстреливаясь уже из детской, закрыв фортку и забираясь под одеяло с ногами.
– Кого-кого! Кого надо, того и выгонит! Мух выгонит!
– Все-ех? – уже сомкнув глаза и засыпая в темноте, кричал он куда-то или только думал, что кричит Матери далеко на кухню свой, как ему казалось, умный, искромётный издевательский вопрос, – а на самом деле уже что-то неясно бурчал, вяло шевеля губёшками, и уже не слышал, а только видел во сне материн ответ:
– Если придётся и если твой Отец сам посчитает нужным выгнать всех, то выгонит всех! Даже не сомневайся! А созвездие Мухи вообще с территории СССР не видно!
– Из ЦэКа-а?
– Из ЦК!
– А Кэ-Пэ-эС-э– эС?
– Из ЦК КПСС! – долетело напоследок с кухни. – Именно оттуда!
А может быть, и наяву.
Ребята-октябрята
Дениска возвращался из школы, уныло-тяжело болтая набитым учебниками и тетрадками портфелем и лелея мечту пожрать дома, да и скорее завалиться спать. А ещё он вспоминал, как в последнее воскресенье они с пятилетней сестрёнкой бегали босиком по раскалённому на солнце асфальту и по вагонам метро, догнав аж до самого центрального «Детского мира», а там до судорог студили ноги о мраморные плиты и завистливо пялились на игрушки на магазинных полках. «А-а-а, ещё эти уро– оки… Да ну их! Вечером сделаю!» – он почесался и мысленно отмахнулся от промелькнувшей и лишь слегонца задевшей его совесть своим крылом неизбежной необходимости выполнять домашнее задание, которая порой из-за его ученической безалаберности застигала его врасплох целыми авралами двоек и троек, требовавших срочного исправления перед концом четверти.
Когда на восьмом этаже автоматические двери лифта открылись, он лениво вывалился из кабины и, сонно глядя себе под ноги, машинально поплёлся в сторону квартирной двери. Вдруг он отчего-то внезапно поднял свою буйну голову и встретился взглядом с Отцом, вероятно, навещавшим сегодня Мать после своего долгого командировочного отсутствия и теперь вновь уезжавшим на работу.
– Ты у нас был?! Ого! – на его лице вспыхнула неподдельная радость.
– Не твоё дело. Поехали! – отрезал Отец грубовато – грешок, водившийся за Ним в те минуты, когда Он торопился передать сыну что-то крайне важное.
– Куда– а?! – отпрянул отпрыск, всё никак не расставаясь со своими недавними грёзами об обеде и сне.
– Ничё! Со мной прокатишься чуть-чуть, – Он немного улыбнулся, чутко заметив внезапную настороженность сына, и подмигнул, оставаясь внутренне всё таким же строгим и непостижимым.
– Да куда-а ещё?! – не унимался сын.
– Вниз! – и Отец развернул и отнюдь не слегка подтолкнул Дениску в плечо вдоль по коридору – обратно в сторону лифта, прибавив с ехидцей, которая смутно напомнила отлетевшему на два метра сыну Бабушку Наташу, Отцову Маму, в этот суматошный момент так до конца и не прояснив в его путаной памяти далёкий родной образ, давно затерявшийся где-то там – в прошлой жизни, которой они жили до переезда в новую квартиру:
– А можно и дальше, не хочешь? – провокационно интриговал Отец своим низким баритоном. Увлекательные есть и примечательные маршруты. Разные, – с напускным официозом, но с каким-то скрытым сарказмом, проинформировал Отец.
– Да куда ещё?! – потерялся сын.
Но Отец уже успел затащить его в чуть было не закрывшуюся у них перед лицом лифтовую кабину, двери которой Он вовремя поймал ногой и раздвинул обратно. Когда они ехали вниз, Отец, словно невзначай державший теперь в руках сложенный продольно копеечный номер детской газеты, – добавил как-то таинственно: