Пионерские были
Шрифт:
У нашего отряда был шефом Реввоенсовет Республики.
Вожатый отряда, белобровый, похудевший Алеша, прямо из сил выбился. Он каждый день до хрипоты спорил с завхозом Реввоенсовета, человеком старого закала, который должен был уладить все наши хозяйственные дела.
— Ну, куда я ребят дену? Куда? — спрашивал у него Алеша, хватаясь за голову.
— Возьмите не всех — и делу конец, — отвечал невозмутимый завхоз.
— Что вы, как же можно! — возмущался Алеша. — Дайте же нам военную палатку, полевую кухню и лошадь, — умолял Алеша.
Но завхоз был непреклонен:
— Не
— Ну что же, мы пойдем и к товарищу Фрунзе! — сгоряча сказал Алеша.
Завхоз ничего не ответил, только пожал плечами: станет ли нарком Фрунзе разговаривать с пионерами и заниматься устройством их лагеря, отложив важные дела?
И вот не прошло и двух дней после этого горячего спора, как в школу к концу занятий прибежал красный и взволнованный Алеша:
— Собирайтесь! Идем к товарищу Фрунзе.
— Алеша! Прямо сейчас? Неужели правда? Ух, здорово!
— Скорей, скорей! — торопил он нас.
Часовые у входа в Реввоенсовет проверили наши пропуска, и мы затаив дыхание поднялись по широкой лестнице на второй этаж. Алеша открыл высокую тяжелую дверь в приемную. На стульях сидело много военных в форме: на груди большие красные застежки и шевроны — малиновые нашивки на левом рукаве. У многих командиров на этих нашивках мы сразу заметили ромбы — высшие знаки воинского различия.
— Тут до утра очереди не дождешься, — шепнул мне на ухо Женька.
— Пионеры, пройдите к наркому, — в ту же минуту, словно отвечая Женьке, сказал адъютант и распахнул перед нами дверь.
В большом кабинете из-за большого письменного стола поднялся нам навстречу невысокий широкоплечий военный. Ясные синие глаза, густые русые волосы над высоким лбом, светлые усы… Ордена Красного Знамени.
— Садитесь, товарищи пионеры, — сказал Фрунзе. — За руку по вашим обычаям здороваться не положено? Так ведь?
Мы сели тесно, в смущении стараясь занять как можно меньше места.
— Зачем пожаловали? — спросил Михаил Васильевич, помогая нам начать разговор.
— Мы к вам как к нашему шефу, — сказал Алеша.
Народный комиссар по военным делам, почетный пионер М. В. Фрунзе.
— Так. Понятно… Ну, что у вас произошло?
— Мы едем в лагерь, — сказал Алеша, — хотим себя обслуживать сами, как красноармейцы: обед варить, приборку делать…
— Отлично! Молодцы! — похвалил Михаил Васильевич.
Мы осмелели, стали с увлечением рассказывать о лагерной жизни, о наших затруднениях.
— Палатку бы нам военную, — сказал один из нас.
— Палатку дадим, — пообещал Михаил Васильевич.
— Продукты доставлять и воду возить не на чем, — вздохнул другой.
— Обед варить негде, — добавил третий.
— Короче говоря, чтобы вас не задерживать, просим полевую кухню — раз и коня с двуколкой — два, — подытожил решительно Коля Симакин.
— Надо подумать, — проговорил Михаил Васильевич и после недолгой
— А кухню полевую… дадите? — спросил Витя Курносов.
— Ишь ты, шустрый какой! — засмеялся Фрунзе. — Ладно, и кухню вам дадим. Только…
— Будьте спокойны, товарищ народный комиссар, порядок у нас будет, как у ваших красноармейцев, — вытянувшись по-военному, сказал Андрей Балла. — Даем пионерское слово.
— Ну что ж! Коли так, значит, все в порядке. Пионерское слово надежное, — сказал Фрунзе. — До свидания, товарищи пионеры, желаю успехов!
Лицо его осветилось такой удивительно мягкой, хорошей улыбкой, что Витя Курносов не утерпел и сказал:
— Вот вы Перекоп брали, белых разбили и вообще герой, а оказывается, какой добрый!
— Не для всех я добрый… — сказал Фрунзе.
Не помня себя от радости, мы возвращались в свой пионерский клуб. Весь вечер, не уставая, перебирали мы в наших разговорах каждую мелочь, каждую подробность этой встречи. Вспоминали и многозначительные прощальные слова наркомвоенмора.
Пионерский лагерь отряда Реввоенсовета — №15 Хамовнического района летом 1924 года.
— Ну, ясное дело, — решили ребята. — Он все-таки добрый. Заметили, как на нас смотрел?.. А что говорит — «не для всех добрый», так это он насчет врагов Советской власти…
Через месяц, в тот день, когда мы приехали в лагерь, к нашей даче подкатила тачанка с полевой кухней, запряженная парой гнедых коней. С тачанки лихо спрыгнул богатырь красноармеец в буденовке, с винтовкой за плечами.
— По приказу товарища Фрунзе прибыл в ваше распоряжение, товарищи пионеры! — отрапортовал он весело.
Наше «ура» было таким громогласным, что над соседней рощей в испуге поднялась большая стая галок. В одну секунду мы обступили красноармейца, тачанку, коней.
— «Сначала для коня, потом для себя…» — медленно сказал Женя Трусевич, повторяя слова наркома.
И кони с первого дня стали любимцами всего отряда: мы кормили, поили их, косили для них траву, ездили купать их в речке. Не спуская глаз, смотрели мы, как их чистит красноармеец, пока не научились этому делу сами.
Нечего и говорить, что ухаживать за конями хотел каждый, хотели все сразу. Но для порядка и чтобы никто не был в обиде, это возложили на дежурное звено. Кони ходили у нас гладкие, блестящие, как атлас. К концу лета появилась даже опасность, что они разжиреют не в меру от любовного пионерского ухода; пришлось запрягать их почаще, гонять просто так, для «физкультуры», чтобы не потеряли резвости. И вот неслась по дорогам «наша гордость и краса, пионерская тачанка, все четыре колеса». А мы… мы в мечтах уже видели себя настоящими буденовцами и втихомолку вздыхали: