Пир у золотого линя

Даутартас Владас Юозович

— Втащим лодку на берег и — в кусты! — предлагает отец.

Только успеваем мы устроиться в густом кустарнике, как бурный, проливной дождь вместе с воющим ветром уже тут. Молнии полосуют небо, гром гремит без передышки. Гневной и неприветливой выглядит теперь река. Пенистые волны перекатываются друг через друга, сердито ревут, встречая на своем пути преграду, разбиваются о берег.

— Помню, как-то застала меня буря, когда я плоты сплавлял. Плоты так расколошматила, что потом целый месяц по бревнышку заново вязали. Только я не про это сейчас вспомнил, — полеживая под кустом, принимается рассказывать Юшка. — Так вот,

перед бурей, как, к примеру возьмем, сегодня, река была преспокойненькая. Сидел я на первом плоту, рулил. Не по себе было, ведь я же знал, что буря — она ничего доброго не сулит. Вдруг как кнутом по воде шлепнуло. Поднимаю голову. И как вы думаете, что вижу? Огромнющая рыбина из воды выскакивает. Выскочила, красавица, но обратно упала не в воду, а прямо ко мне на плот. С первого же взгляда узнал я лосося-самца. Крупный был, раза в два нашего нынешнего больше. Наклоняюсь я за ним, а он — прыг вверх, и в воду шлепнулся… Вот какие штуки выкидывают рыбы-то. Известное дело…

— Сеть-то покрепче держи, а не болтай чепуху, — обрывает Юшку Пранайтис.

Юшкина голова никнет на грудь.

— Я бы в твои годы на печи сидел, — ворчит Пранайтис.

Юшка, не глядя на нас, встает и, сгорбившись, выходит под дождь, к лодке. Там он, пригнувшись к борту, принимается выливать из лодки воду.

Отец укоризненно глядит на Пранайтиса. Тот уставился куда-то себе под ноги. Я вскакиваю и бегу к Юшке. Он меня словно не замечает, продолжает свое занятие.

Когда Юшка наклоняется, чтобы зачерпнуть воды, его ватник задирается и видна узкая полоса голой спины. Я вздрагиваю.

Юшкина спина вся в ранах, в синяках от веревки. Местами раны зарубцевались, и видны струпья, а местами они заново содраны и сочатся кровью.

— Дяденька, — тихонько говорю я ему. — Ступайте в кусты — промокнете.

Юшка выпрямляется и медленно обводит взглядом небо. Отирая мокрое лицо, он говорит:

— Скоро тучи уйдут… Гляди, край неба уже светлеет.

XXII

Близится осень… Небо все чаще затягивают тучи. После дождя прибывает вода в реке. Она оживляется, стремительней гонит свои воды вперед.

В глубине души я рад, что теперь вода стала глубже, и меня не заставляют рыбачить у берега. Урвав минутку, я мчусь в избу, достаю из-под кровати свой сундучок, собираю его, готовлюсь в школу. Перекладываю книжки, тетрадки, трогаю ручку, что Костукас подарил мне. Высыпаю из спичечного коробка перья и пересчитываю их, все ли на месте. Мать подсаживается ко мне и осторожно говорит:

— Вижу, в школу собираешься. А отец что?

А что ему? Конечно, пустит. Ведь рыбная ловля кончается, а сапоги у меня есть. Разве еще что-нибудь нужно?

Когда я выкладываю все это матери, она продолжает твердить:

— А ты все-таки поговори, попросись. Я тоже заступлюсь.

Материнские слова вселяют в меня тревогу. Я задвигаю сундучок с книгами под кровать и бегу к рыбакам. Только почему-то боязно заговорить с отцом о школе. «Ладно, обожду. Вот последний раз сеть закинем, тогда…» — решаю я.

Однако мы уже уходим от реки, а я все никак не найду, с чего начать разговор. Мы плывем вдоль самого берега против течения, каждый занят свои ми думами. Ненадолго останавливаемся у сушилок Пранайтиса. Костукас первым выпрыгивает из лодки, за ним выходит Пранайтис. Он уже отвязал свою сеть от

нашей. Пранайтис встает у сушильных жердей и прямо из лодки тащит сеть и тут же развешивает ее. Костукас поддерживает тяжелую мокрую сеть, чтобы она не волочилась по земле.

— Выше, выше поднимай! — покрикивает на сына Пранайтис. — Не видишь: по земле волочится?

Костукас высоко поднимает руки, но тяжелая сеть оттягивает их книзу и сама постепенно сползает.

— Костас, ты что — весла захотел?

Костукас старается изо всех сил, но его пронзительные глазенки начинают гореть от обиды и злости против отца.

— Испортишь парня, Казис, — вмешивается Юшка. — Давай я помогу.

Но Костукас не подпускает Юшку. Дрожащими руками он тянет кверху сеть, а на лице его выступают мелкие капельки. Может, с сети накапало? Или пот? Нет, Костукас плачет… Беззвучно, без всхлипываний — просто по лицу катятся слезы…

Мы оставляем Пранайтисов на берегу и плывем к нам.

— Такой живой парнишка был, а теперь не узнать — доконали беднягу, — говорит про Костукаса Юшка.

Отец хмурится. Не нравятся ему Юшкины речи. Заметив это, Юшка переводит разговор на другое.

— Мутная вода пошла. Надо, Юозас, вентерь ставить.

— Что вентери… Вот бы невод!

— А ты что думаешь делать с этим?

— Покупать придется. Все выложу, что заработали, а невод куплю новый, — решительно произносит отец.

— Известное дело… А я уже рыбачить не стану, Юозас. Знаешь, нездоровится что-то…

Я смотрю на Юшку. Он все еще не оправился с весны. Здорово состарился наш Юшка, сгорбился, руки поднимает с трудом, а когда ходит — шаркает ногами.

— Рыбачить не стану, а сложа руки сидеть тоже не приходится. Буду сети вязать, клумпы строгать, только не откажи в пристанище, Юозас.

— Да что ты, Мотеюс, еще потянешь сети. Кто знает, может, еще и избу построишь? — утешает Юшку отец.

— Не будет этого. Легко развести огонь у сухого пня, а вот ты на голом поле попробуй! Сам знаешь — после половодья остался как стою. Конечно, с голоду не помру — я же привык: в одной руке ложка, в другой — воздух. Эх, не утешай ты меня, Юозас, все-то я знаю… Пранайтис верно говорил: не будет из меня рыбака. Отняла силы кормилица наша, высосала…

Проходит еще несколько дней. В школе уже звенит звонок, а я сижу дома. Попроситься у отца не решаюсь, а сам он ни словом не обмолвился. Зато я без конца пристаю к матери, а она все свое твердит:

— Спросись у отца.

Наконец я не выдерживаю. Однажды рано утром я решительно подхожу к отцу.

— Сегодня в школу пойду.

Отец не удивляется и не набрасывается на меня с бранью. Он садится на табурет, морщит лоб и задумывается.

— Погоди, Йонас, еще денек-два обожди, — говорит он мягким просительным тоном.

Ночью отец с матерью долго шепчутся. Утром они уходят в город. Я знал, что они собирались покупать новую сеть. Однако возвращаются оба с пустыми руками. Денег не хватило. Отец целый вечер ходит сам не свой. То постоит в углу, то вздохнет и выскочит во двор, а меня будто и вовсе не замечает.

— Обувайся, Йонас, в сапоги, ватник надевай, — неожиданно велит он, появляясь в избе. — Темная ночь выдается, попробуем с волокушей порыбачить.

Я одеваюсь, стараясь не смотреть по сторонам. Мать подает еду, но тоже не глядит на меня. Как нарочно, Юшка куда-то исчез. Где же он?