Пир у золотого линя
Шрифт:
Я так и схватил Казюкаса за курточку. Неужто, правда, знает?
— А ну говори, куда?
— С Густасом в войну играть.
Я отпустил братишку и облегченно вздохнул. Часы все тикают да тикают. Осталось всего полчаса. Тут в голову мне приходит спасительная мысль.
— Казюкас, ты ложись, подарю ружье.
— Насовсем?
— На веки вечные.
— Врешь…
— На вот, бери, — я хватаю в углу игрушечное ружьецо и сую его братишке. Казюкас обеими руками крепко держит подарок. Он ликует.
— Давай-ка ложись, а ну быстро! — подгоняю я его. Казюкас нехотя укладывается, рядом пристраивает ружьецо. Он
— Не останусь один! — вдруг вскакивает с лежанки Казюкас.
Вот проклятие! Но тут я замечаю через окно маму. Она возвращается из города, на плече у нее покачивается корзина — это она купила еды.
— Тогда ничего не получишь! — бросаю я, выбегая за порог.
Вацис уже в нетерпении. Он стоит под елью и тревожно озирается по сторонам. Запыхавшись, я останавливаюсь перед ним, но ни слова не могу выговорить.
— Давай посидим, отдышись, — говорит мой друг.
Мы садимся на мягкий мох у толстого ствола. Сначала молчим. Тихо гудит лес, под ногами журчит ручей. День в полном разгаре, солнце сильно печет, но здесь, под еловыми ветвями, хорошо и прохладно. Я начинаю дышать ровно, сердце успокаивается.
— Красиво как! — говорю я Вацису.
— Чудесные у нас леса, — соглашается он и внимательно глядит мне в лицо. Он ждет, что я скажу, какую тайну открою. Я осторожно оглядываюсь и спрашиваю:
— Ты ничего подозрительного не заметил в лесу?
Вацис мотает головой и еще пуще таращит глаза. Я насупливаюсь.
— Долго еще будем мы терпеть, как Густас над нами издевается? — медленно спрашиваю я.
— Не понимаю, куда ты клонишь, — немного помолчав, отвечает Вацис. Такой уж у моего друга нрав. Он не сразу соображает, о чем речь идет, не спешит с ответом. Вацис — он сперва обдумает, взвесит и только потом скажет свое слово. Так он разговаривает, работает он тоже так. Зато уж если даст слово, то непременно сдержит его. По правде говоря, медлительность Вациса меня чуть-чуть злит.
— Густас шляется по деревне, задирает нос и болтает, что у нас теперь Германия, — продолжаю я.
— Осел, — бормочет Вацис.
— Мы должны объявить Густасу беспощадную войну. Наша мстительная рука должна покарать его отца и Пигалицу. Пионеры мы или нет?
— Пионеры.
— Горели баржи на реке или нет?
— Ну, горели.
— А чья это работа, а?
— Партизан, — медленно выговаривает Вацис.
— Давай организуем отряд юных партизан. Согласен?
Вацис морщит нос, почесывает затылок. Потом он встает, закладывает руки за спину и начинает разгуливать передо мной. Подойдет к обрыву, потом снова возвращается к нашей ели. До чего же вырос Вацис за это лето, как вытянулся. Холщовые штаны ему чуть пониже колен, а рукава пиджака едва прикрывают локти. Я знаю, что у Вациса крепкая рука, что ему можно довериться.
— Я же ухожу к кулаку, — тихо произносит Вацис. — Скотину пасти и вообще работать.
Вот так новость! Ну, конечно: отец Вациса сам работать не может, и другого выхода нет.
— Далеко?
— В деревню Нетонис.
— Ничего, это нам не помешает. Я буду к тебе ходить. Главное — это решиться. И потом, пока ты еще дома, мы можем много успеть.
— А чего? Я что-то не понимаю.
— Иди сюда, я тебе все объясню.
Вацис снова садится рядом со мной,
1. РАСПРОСТРАНЯТЬ ЛИСТОВКИ ПРОТИВ ОККУПАНТОВ.
2. ПРОВОДИТЬ ДИВЕРСИИ ПРОТИВ ДРЕЙШЕРИСА, ГУСТАСА И ПИГАЛИЦЫ.
3. ВЕСТИ ДНЕВНИК ЧЕРНЫХ ДЕЛ ВЫШЕУПОМЯНУТЫХ ВРАГОВ. КОГДА ВЕРНЕТСЯ СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ, ДНЕВНИК ВРУЧИТЬ ЕЕ ПРЕДСТАВИТЕЛЯМ. ВРАГИ НАРОДА ПОНЕСУТ ЗАСЛУЖЕННУЮ КАРУ.
Вацис умолкает. Он думает. Почему-то клятву он не читает.
— Может, ты хочешь что-нибудь добавить? — спрашиваю я.
Вместо ответа Вацис встает.
— Тут все не в шутку придумано. Вставай, — велит он мне.
Я поднимаюсь. Удивленно гляжу на Вациса. Лицо его серьезно. Таким он бывает, когда отвечает урок по арифметике.
— Давай поклянемся, — говорит Вацис. — Ты читай, а я стану повторять.
Я достаю из-за пазухи пионерский галстук. Я берег его все это время. Галстук я держу в правой руке. Вацис тоже берется рукой за конец галстука.
— Мы, пионеры деревни Эглинай, — медленно и торжественно читаю я, — вступая в отряд юных партизан «Перкунас», клянемся народу быть твердыми и несгибаемыми борцами. Сражаться с врагом яростно и безжалостно до последнего вздоха, не щадя ни здоровья, ни жизни. Если кто-нибудь из нас дрогнет или поддастся врагу, да постигнет его народная кара. Пощады такому не будет.
С минуту мы стоим и молчим. Оба мы взволнованы. Мы все еще держимся за концы галстука. А вокруг шумит лес. Огромный, загадочный и могучий. Кажется, будто и он вторит нашей клятве. Он да говорливая жизнерадостная речушка внизу.
— Давай спички, — наконец произносит Вацис.
Я прячу галстук за пазуху и подаю ему спички.
— Теперь каждый наш шаг должен быть осторожным и обдуманным. А клятву и обязательства давай сожжем.
— Давай. Я и наизусть все помню.
Два бумажных листка превращаются в горстку пепла.
— Надо устроить в лесу убежище, — говорю я.
— В лесу и в деревне. Так будет надежнее. Станем менять явки, — предлагает Вацис.
Все-таки замечательный у меня друг. С таким хоть в огонь, хоть в воду.
III
Мы не предвидели, что устройство убежищ займет так много времени и вызовет столько хлопот. Правда, в деревне мы довольно быстро нашли себе место. На окраине, там, где ручей впадает в реку, остались развалины мельницы. До войны бойкий ручей вертел мельничные жернова. Немецкие танкисты решили, что на мельнице засели наши солдаты, и целых полчаса палили по мельничным стенам. От здания осталась груда камней. Зато внизу еще были подвалы. В одном из них мы и устроили себе убежище. Подвал был темный, весь в паутине, вонял тиной. Без огня ничего не разглядеть. Но нам только того и надо было. Мы притащили в подвал доски, два бревна. Доски должны были служить нам столом, обрубки бревен — стульями. Раскидали мы все в беспорядке, чтобы никто не заподозрил, что здесь были люди. В этом подвале мы решили печатать листовки и вести дневник.