Пир во время чумы
Шрифт:
Неизвестно откуда выскочила дородная женщина в халате.
– Витун! Милок! Тута я! Ну отошла на чуток. Тебе чего?
– А ты не знаешь! Подшипники горят, а тебя, стерва, на месте нет! – Он шлепнул на прилавок сотню, прижал грязной ладонью. – Мою персональную! И откроешь, я глотну! И смотри, если самопал задвинуть захочешь, удавлю.
– Бог с тобой. – Продавщица нагнулась, вытащила из-за ящиков бутылку коньяка.
Мальчонка сорвал пробку золотыми зубами, глотнул, на секунду застыл, затем снял руку с сотенной купюры, довольно кивнул,
Он так же прилепил ладонью сотню и, глядя мимо продавщицы, сказал:
– Коньяк из того же ящика, смотри не ошибись.
Продавщица быстро глянула на незнакомого мужика, на его застывшее лицо и недобрую улыбку, запричитала, но вновь нагнулась, подала бутылку, торопливо отсчитала сдачу.
Гуров кивнул, забрал сдачу, сгреб мелочь, сунул бутылку за пазуху и вернулся в подсобку. Колесников уже одолел половину стакана чая, глаза его слегка приоткрылись. Уборщица куда-то исчезла. Сыщик забрал у приятеля стакан, выплеснул жидкий чай, взял Колесникова под руку, поднял, удивившись, насколько человек стал легок, и повел к выходу.
– Нальешь? – еле слышно спросил бывший директор.
– Обязательно.
Гуров распахнул дверь, доволок приятеля до машины, усадил на переднее сиденье, сам сел рядом за руль и, проехав два квартала, остановился. Он открыл бутылку, плеснул в стакан граммов пятьдесят, помог Колесникову выпить. Тот задышал тяжело, но глубоко, отер выступившие слезы, посмотрел на Гурова и равнодушно произнес:
– Мент объявился. Никак с нашими бандитами вновь драться решил?
Гуров не ответил, закурил, приспустил стекло, выдул дым на улицу, исподволь наблюдая за Колесниковым, лицо у которого порозовело, на лбу выступил пот, но вскоре его начало трясти. Сыщик повторил процедуру, Колесников выпил, зашевелился, попытался схватить бутылку, но сыщик больно ударил его по руке.
– Я, Алексей, точно медсестра, но не милосердия.
– Дай еще, – пробормотал «пациент».
– Только по шее. – Гуров убрал коньяк, включил двигатель и вскоре остановил машину у дома Сильвера и Классика.
Гуров открыл дверцу, подошел к машине с другой стороны, спросил:
– Сам выйдешь?
Колесников долго вытаскивал из машины ноги, затем попытался подняться, вновь упал на сиденье. Гуров вошел в подъезд, кликнул Классика:
– Приятель, получите наложенным платежом!
Классик вышел на улицу, увидел друга и отвернулся.
– Напрасно стараешься, Лев Иванович, его только в больницу.
– Умный, а глупости говоришь. Отвори двери пошире.
Сыщик выволок безвольное тело из машины, завалил на плечо, занес в комнату и сбросил на знаменитую широченную постель, на которой в свое время ночевал и сам Гуров. Друзья разули и раздели бывшего директора
– Все двери нараспашку, будто лето! – заявил Сильвер, входя в комнату. – Привет, Лев Иванович! – Он заглянул за ширму, покачал головой: – Эхма, делов много, сил на грош. Ты что же, полковник, нас всех содержать собрался?
– Почему всех? У меня друзей не так уж и много. Ставь чайник, Сашка, будем держать совет.
Вскипятили воду, нарезали хлеб и колбасу. Гуров, отвернувшись, выпил коньяка, спросил:
– Цирк закрыли?
– Там склад, какой-то делец под аренду снял, – ответил Сильвер.
– Выгоним, – спокойно заявил Гуров, повернулся к бывшему клоуну: – Ты что же, Николай, себя на ноги поднял, а друга помирать бросил?
– Живет тот, кто хочет, – ответил Классик.
– А ты злой, у тебя глаза посветлели, голубизна пропала, – сказал сыщик. – Алексея требуется поднять и к делу приставить.
– В крутом кипятке выварить и молодым красавцем сделать, – ехидно добавил Классик.
– Ты жизнью рисковал, когда мне помогал, сейчас руки совсем опустил, – осуждающе сказал Гуров.
– Ты, мент, сам, как загнанный зверь, за жизнь бился, наша помощь невелика была. Человека из воды тащить можно, ежели он хотя бы за тебя цепляется. А коли он отпихивает и на дно стремится, его не одолеть.
– Тебя обманули, великий клоун, любого можно вытянуть, и я вас и его заставлю. – Гуров разозлился. – Какие сказки русский народ сложил, а сам в дерьме утонуть стремится, устал, видите ли! Думаете, у нас в Москве медом намазано, только вам плохо? Сейчас по всей России жить и выстоять возможно, лишь уцепившись друг за друга.
– Лев Иванович, ты случаем не политруком ранее служил? – спросил Сильвер.
– Я тебе, Сашка, сейчас по шее дам, так у тебя уши из задницы торчать будут. Понял?
– Так что делать прикажешь? – Классик подтянулся, глянул с надеждой.
– Тебя Классиком за что прозвали? Ты великий артист, божьей милостью! Тебя весь город знает. Надевай свой парадный мундир. – Гуров указал на старый фрак, висевший на манекене. – Бери котелок, тросточку, отправляйся по аптекам, больницам, объясни: друг помирает. Какие-никакие, но лекарства тебе дадут. Лешку к койке привязать, отпускать только в сортир под конвоем. Завтра приду проверю. Я вам всем работу найду.
– Ты сыщик или волшебник? – спросил Классик.
– Я помру, только когда закопают, и ни минутой раньше.
Вскоре Гуров уже въезжал во двор загородной усадьбы Бунича. Стас снял мундир полковника, надел черную водолазку, черные брюки, туфли на толстой подошве, в общем, оделся под стать Гурову. Только светлого французского пиджака у опера не было, о чем он втайне сожалел.
Ребята сварили харчо, изготовили два зеленых салата, из банки печени сделали домашнее блюдо, смотрели на Гурова с гордостью.