Пирамиды роста
Шрифт:
Валя еле отбилась и спряталась за дверь гостиницы.
– Всё, бабы! Всё! Внутрь не пущу! – отогнал толпу новый администратор. – Не орите! Бабка Балабанова воевала, ей положено!
Размолвка с Виктором по сравнению с этой сценой показалась ерундой. Было неприятно, как они орали, толкались и тыкали в лицо детьми. Но она-то знала, что такое перебраться из барака в квартиру, и помнила, как этот вопрос решила её собственная мать.
Позвонила домой, поплакалась Вике и услышала в ответ:
– Релаксайся, чем гнать богадельню.
– Какой авторитет?
– Андроныч твой. Говорил, чтоб менять, что могу, не лазить туда, где полный отстой. И мозг, чтоб фильтровать одно от другого. Андестенд?
Расстроенная Валя просидела в номере до обеда. Позвонил Виктор:
– Жду в ресторане.
Обедали молча. Поднялись наверх, пригласил в свой номер.
– Хоть что-то поняла после встречи с народом?
– Кое-что.
– Это цветочки, а будут и ягодки! Пока я приезжаю со своей женщиной, это по правилам, – поднял он палец вверх. – Когда моя женщина начинает увольнять персонал и раздавать квартиры, она заходит за флажки. И не удивлюсь, если завтра это сольют по телефону жене.
– Не могу всё это видеть… Особенно девочек в трапезной.
– Думаешь, при социализме начальство детей не домогалось? Как я могу запретить таскать девчонок на консумацию, если завтра уеду? Кавалерийскими наскоками жизнь в стране не улучшишь.
– Твоего слова достаточно, чтобы фронтовичка не погибла под обломками стены. Ты ж даже в кухню не зашёл! Только собачку гладил!
– Потому и не зашёл, что это не слово, а должок. Меня поймали на слабости, а отдавать должок придётся лесом, нефтью и газом, которые бы спасли сотни таких старух и таких девчонок. Я с холодным носом приехал дружить в красно-коричневый регион, а ты мешаешь.
– Уеду прямо сейчас.
– Чтобы ещё раз развлечь город? И вообще, нас в кабаке ждут.
– Опять в кабак? – вздохнула Валя.
– Я не врач, а политик. У меня встречи не в поликлиниках, а в кабинетах и кабаках! – вспылил он.
– С девочками-подростками?
– Да, они свиньи, воры и педофилы, но других здесь пока нет! И твоя свобода спасать старуху кончается там, где начинается моя свобода спасать регион! И как политик, я обязан взвешивать каждый шаг!
– Прости, – выдавила она из себя.
И снова мчались на трёх машинах, теперь уже за город. Там посреди роскошного леса сияла куполами ухоженная церковь, а рядом на заросшей крупными ромашками поляне красовался деревянный терем. И перед ним в рядок стояли парни и девки в русских костюмах.
Когда приехавшие вышли из машины, парни с девками грянули здравицу. Голоса звенели, щёки алели, глаза блестели, ромашки благоухали, шмели жужжали. Высокая красивая девица в кокошнике подошла к Вале, держа на вытянутых руках каравай. Валя не поняла, что делать, вспомнила бабушкину присказку: не ломай каравай, а ножом режь да ешь. И сказала:
– Спасибо!
– Отломи и
Было жаль портить великолепие каравая, но Валя послушалась. Он оказался невкусным, пекли «для видимости», не так, как пекли в Берёзовой Роще.
– Зоренька, в терем! – дал команду руководящий бас, и артисты побежали в терем с заднего хода.
Приехавшие на трёх машинах зашли с парадного и оказались в большом деревянном зале с резными окошками. По всему пространству стояли деревянные столы и скамейки, а на столах благоухали закуски. Валю посадили между Горяевым и мэром. Снова началась попойка. Вышли встречавшие девушки, завели хоровод.
– Очередное модельное агентство «Сударушка»? – грубо спросила Валя мэра.
– Нет-нет! Народный хор «Зоренька». В Москву на смотр ездили. Вчера неувязочка вышла с модельным агентством, неудачный презент от директора ресторана, – стал оправдываться мэр. – Как говорит Виктор Степаныч, хотели как лучше, а получилось, как всегда! Нравится ресторан?
– Красиво.
– Видите, на тарелках, салфетках и официантках – везде гуси-лебеди. И названье у него «Гуси-лебеди».
– А хористы в деревне живут? – поинтересовалась Валя.
– Городские теперь, из деревень сбежали. Их автобусом привезли, тут до города пехота не пройдёт. Одни бабки остались, им раздолье – церковь, лес, грибы, телевизор.
Заиграл баянист, девушки в народных костюмах застучали каблучками. Вперёд вышла красотка в кокошнике, что подносила каравай, и задорно заголосила частушку:
– Хоть завод совсем не платит, Говорит, и так вам хватит, Лучше Борьку пьяного, Чем трезвого Зюганова!Все засмеялись и захлопали, а Горяев помрачнел. На смену ей выскочила маленькая грудастая и запела:
– Посадил в кадушку пальму, Скоро будут финики. Клинтон шастает по бабам, Ельцин – в поликлиники.Все, кроме Горяева, снова заржали и захлопали. Мэр хотел было прекратить концерт, но не успел, выбежала третья – черноглазая толстушка – и пробасила:
– Говорят, что Ельцин умер, Я тому не верю, Выстрел сделаю контрольныйи сама проверю…Теперь уже никто не захлопал, а Горяев поднялся из-за стола. Видя это, девушки в костюмах вопросительно уставились на мэра.
– Извините, Виктор Миронович! – взмолился мэр, глядя снизу вверх. – Сами понимаете, гласность!
И махнул девушкам в костюмах:
– Пошли отсюда!