Пират (сборник)
Шрифт:
Только одна птица осталась на воде. Она кричала хрипло, испуганно, изо всей силы махала крыльями и отталкивалась лапами, но оторваться от воды не могла: у нее опять были подрезаны крылья. Но птица упорно не хотела понять этого. Она носилась над водой, пока не выбилась из сил, и грузно, как будто споткнувшись, зарылась носом в воду.
Тогда она подняла голову и закричала так, что в эту минуту Чадов дорого заплатил бы за то, чтобы вернуть ей крылья. Но он ничего не мог изменить и стоял, опустив руки вдоль тела, уныло смотря на искалеченную птицу.
А та
В этот день еще несколько раз поднимались лебеди, но Серафима уже не пыталась лететь вместе с ними, и кричать она тоже скоро перестала. Она задирала голову и внимательно и тоскливо следила за полетом.
Прошло еще немного времени, и она привыкла, что время от времени стая поднимается в воздух, и, даже когда Дикарь исчезал надолго, она вела себя спокойно.
Оставшись одна, Серафима приплывала к берегу и, увидев Чадова, хрипло его приветствовала и старалась приласкаться.
Чадов, вначале боявшийся за свою воспитанницу, теперь успокоился, решив, что разлуку с Дикарем она перенесет. Он даже хотел, чтобы лебеди улетели скорее, но они в этом году дольше, чем в предыдущие годы, задержались на озере.
Десятки раз Чадов думал, что уже наступил час отлета, но каждый раз лебеди возвращались обратно. Усевшись на озере, они о чем-то долго, взволнованно кричали, и среди других голосов Чадов всегда различал глухой, надтреснутый крик Серафимы и громкий, серебряный голос Дикаря.
С каждым днем становилось холоднее, к ночи вода покрывалась у берегов тонким, хрустящим льдом, а лебеди всё еще не могли расстаться с озером.
Но пришел день, когда начался первый мороз. Лед у берегов сделался крепким и звенящим, а по озеру поплыло густое ледяное сало.
В этот день утром, лишь встало солнце, снова поднялась стая. Она покружилась над озером, потом птицы выстроились углом и поплыли к югу.
Долго еще звенели их голоса, и Чадову казалось, что среди других голосов он различает голос Дикаря. Звуки становились слабее и тоньше и наконец совсем исчезли. И Чадов понял, что на этот раз они уже не вернутся.
Серафима сидела посредине озера, задрав кверху голову, и казалась застывшей. Чадов поманил ее, но она не шелохнулась.
Прошел час, другой, усилился ветер и поднялись волны. Они до вечера раскачивали неподвижную, сонную птицу. И только когда скрылось осеннее солнце, с середины озера понеслись хриплые крики и не смолкали всю ночь.
К утру Серафима исчезла. Чадов искал ее вдоль берега, но не нашел. На следующий день он обшарил все озеро и наткнулся на нее в том месте, где она вывела детей.
Серафима сидела на пустом, полуразрушенном гнезде, окруженном желтым, засыхающим тростником, и сама казалась застывшей и мертвой.
Чадов подъехал к ней ближе и поманил ее. Она хрипло затрубила и, размахивая короткими, обрезанными крыльями, скрылась в сухом тростнике.
Чадов напрасно звал ее – она не откликнулась. Он еще несколько раз попытался приблизиться к ней, но Серафима держалась настороже и близко
Прошло дней десять. Серафима ни разу не появилась у сторожки. Несколько раз Чадов видел ее издали, но она быстро пряталась.
Через десять дней, когда ударил первый настоящий мороз и за одну ночь заморозил все озеро, Серафима ночью пришла и забилась под крыльцо сторожки.
Увидев хозяина, она подняла голову, сонным, равнодушным глазом посмотрела на него и опять спрятала клюв под крыло.
Чадов боялся, что Серафима не выживет. Больше половины зимы она провела под крыльцом, в заливчике появлялась редко и ела мало и неохотно.
Весной она снова перебралась на озеро, но далеко от берега не отплывала.
Момент прилета лебедей Чадов в этом году пропустил.
Утром он услышал их крики и увидел, как недалеко от сторожки, сцепившись шеями, покачивались на полой воде Серафима и Дикарь.
В первые дни было видно, как Дикарь тянул Серафиму к своему старому гнезду. Но это продолжалось недолго. Через несколько дней Дикарь уже таскал сухой камыш на остров Серафимы у устья заливчика и, возможно, впервые за свою жизнь строил гнездо на суше и на открытом месте.
Через месяц в заливчике появились восемь пушистых лебедят с темными клювами и круглыми, блестящими глазками. Дикарь совсем привык к Чадову и спокойно наблюдал, если тот даже очень близко подходил к выводку.
И, когда выросли дети, снова исчезли в камышах Серафима и Дикарь; вылиняв, они соединялись вместе, и осенью, когда все лебеди сбились в один большой табун, среди них оказались Дикарь и Серафима.
Всё было как в прошлом году, только когда поднялась в воздух стая, испуганно и хрипло закричала Серафима и стала бить по воде длинными белыми крыльями. Она кричала и била до тех пор, пока Дикарь и вся стая не спустились к ней.
И сколько раз ни пытался подняться Дикарь, каждый раз билась и кричала Серафима. Дикарь каждый раз прерывал полет и возвращался к подруге. Крылья в этом году остались у Серафимы неподрезанными, но она только била ими по воде, ни разу не попытавшись подняться.
Опять запоздала с отлетом стая и дотянула до морозов. И когда нельзя уже стало ждать, в последний раз поднялась стая, а внизу хрипло, надрывно закричала Серафима.
Стая кружила над озером, уходя ввысь, лебеди что-то кричали, словно утешали Серафиму, и среди других голосов звенел и переливался, как серебряный рог, высокий и чистый голос Дикаря, а внизу хрипло, в одну ноту, кричала Серафима, билась о воду и стеклянными, остановившимися глазами следила за исчезающей стаей.
Два этих голоса долго перекликались, один вверху, другой внизу, не сливаясь и не заглушая один другого. Наконец голос вверху стал едва слышным и звенел, как струна. Казалось, еще минута, и он исчезнет, но он звенел и звенел, потом стал усиливаться и приближаться, потом вся стая закружилась над Серафимой, но не опустилась, а только громко и встревоженно кричала, пока в этих криках не утонул голос вожака.