Пират

Роббинс Гарольд

— В следующий раз вы будете вести более продуманную политику. Я хочу, чтобы наш банк был конкурентоспособен. Это единственная возможность делать большие дела.

— Даже, если мы имеем дело с евреями?

Голос Бадра был спокоен и ровен.

— Пусть вас это не смущает. Мы говорим о долларах и только о долларах. О долларах Соединенных Штатов Америки. Эта сделка могла принести нам за первые же три года три миллиона долларов, которые пошли бы на развитие. И мне не хотелось бы, чтобы такие деньги проходили мимо.

— Но

евреи в любом случае будут играть на понижение против нас.

— Может быть, — сказал Бадр. — Но просто мы должны учесть, что отныне мы предоставляем кредиты на равных с прочими условиями.

— О'кей, — сказал Хатчинсон. — Вы хозяин.

— Кстати, — сказал Бадр. — Последние данные, что вы мне сообщили относительно Города Отдыха, остаются неизменными?

— Двенадцать миллионов долларов, точно так. Японцы взвинчивают цены.

— Соглашайтесь на эту сумму.

— Но подождите! — запротестовал Хатчинсон. — У нас нет в наличии такой суммы.

— Я сказал — соглашайтесь, а не выкладывайте ее. Я думаю, что к концу недели у нас появится партнер.

— Это обойдется нам в десять процентов, в миллион двести тысяч долларов. Если партнер не появится, мы потеряем их. На это уйдет наш годовой доход. Ревизорам это не понравится.

— Я учту такую возможность. Если дела пойдут из рук вон плохо, я сам возмещу эту сумму. — Если же все пойдет, как предполагается, ни ему, ни банку не придется выкладывать ни пенса. Шесть миллионов вложат японцы, а остальные шесть миллионов придут от его ближневосточной группы, которую будет финансировать банк в Нью-Йорке. Банк заинтересован в деньгах и в акциях, он — в своей доле акций в консорциуме с японцами, а также в акциях ближневосточной группы. Деньги, по всей видимости, обладают странной особенностью размножаться сами по себе.

Наконец Хатчинсон ушел. Иордана вернулась в комнату и устало опустилась в кресло.

— Господи, — сказала она. — Не могу поверить.

Он улыбнулся.

— Во что ты не можешь поверить?

— Что в мире еще существуют такие персонажи. Я думала, что все они уже исчезли. Я помню их еще с детства.

— Тебе станет ясно, что люди, в сущности, не меняются.

— А я думаю, что таки меняются. Ты изменился. И я. Он встретил ее взгляд.

— Но не обязательно к лучшему, не так ли?

— Это зависит от того, что ты чувствуешь. Я не думаю, что могла бы вернуться к этому образу жизни. Так же как и ты не мог бы вернуться к себе домой и постоянно жить там.

Он молчал. В некотором смысле она была права. Он уже не мог вернуться к тому, что было и жить так, как его отец. Мир слишком изменился.

— Я бы затянулась дымком, — сказала она, глядя на него. — Нет ли у Джаббира его запасов гашиша?

— Уверен, что есть, — сказал Бадр, хлопая в ладоши.

Из соседней комнаты явился Джаббир.

— Да, хозяин?

Бадр быстро заговорил по-арабски. Через минуту Джаббир

вернулся с серебряным портсигаром. Открыв, он протянул его содержимое Иордане. В нем лежали изящно свернутые сигареты с пробковыми фильтрами. Она тщательно выбрала одну из них. Повернувшись, Джаббир протянул сигарету Бадру, который также взял одну. Положив портсигар на кофейный столик перед Иорданой, Джаббир зажег спичку. Он держал ее как полагается, чтобы пламя чуть касалось кончика сигареты. Таким же образом он дал прикурить и Бадру.

— Спасибо, — сказала Иордана.

Джаббир почтительно склонился.

— Я ваш слуга, госпожа, — сказал он, беззвучно покидая комнату.

Иордана глубоко затянулась и сразу же почувствовала умиротворяющий эффект.

— Прекрасно, — сказала она. — Никто не делает их лучше Джаббира.

— Его семья выращивает гашиш на своей собственной ферме, недалеко от того места, где родился мой отец. Арабы называют его порошком, который навевает мечты.

— Они правы. — Внезапно она рассмеялась. — Знаешь, мне кажется, что я захмелела. Я больше не чувствую усталости.

— И я. — Бадр сел на стул напротив нее, положил сигарету в пепельницу и, наклонившись вперед, взял ее за руку. — Чем бы ты хотела заняться?

Она посмотрела ему в лицо. Внезапно глаза ее наполнились слезами.

— Я хотела бы вернуться, — сказала она, — вернуться в то время, когда мы в первый раз встретились и начать все сначала.

— Я тоже, — помолчав, мягко сказал он. — Но мы не можем.

По щекам ее катились слезы. Затем она закрыла лицо руками.

— Бадр, Бадр, — плакала она. — Что с нами случилось? Где мы ошиблись? Мы же так любили друг друга.

Он прижал голову Иорданы к своей груди. Взгляд его был печален, и Иордана слышала, как его голос мягко звучал у нее в ушах.

— Не знаю, — тихо сказал он, думая о том, как прекрасна она была, когда они встретились в первый раз.

* * *

Он вспоминал холод и белый слепящий свет, отражавшийся от снега и светлых стен зданий, окружавших площадку, на которой происходила инаугурация. Это был январь 1961 года. Величайшая страна мира праздновала появление нового президента, молодого человека по имени Джон Ф. Кеннеди.

Шесть месяцев назад на Ближнем Востоке никто и не знал имени этого молодого человека. Но когда он внезапно стал кандидатом демократической партии, на столе появилась телеграмма от принца: «Какова политика Кеннеди на Ближнем Востоке?»

Ответ Бадра был краток: «Произраильская. Больше ничего об этом неизвестно».

Телефонный звонок на следующий день был столь же краток. Звонил сам принц.

— Найди возможность внести миллион долларов на избирательную компанию Никсона.

— Это будет нелегко, — ответил он. — В Соединенных Штатах есть определенные правила относительно взносов в избирательный фонд.