Писатель: Назад в СССР 2
Шрифт:
Нормальное литературное волшебство. Вообще, когда писателя увлекает, когда его персонаж начинает разрастаться в воображении, наполняется множеством живых, правдивых черт характера — как пить дать он приобретает черты некоего реального человека, может быть, нескольких. На книжных страницах проступает тот, в ком случайный читатель, сроду незнакомый с автором, может внезапно узнать себя, испытав странное чувство, до оторопи… Вот, похоже, подобное случилось с моим соседом по коммуналке.
Тем интереснее будет потолковать с ним. Отложить разговор, мысленно
— Савелий Викторович, — вклинился я в поток взволнованных излияний. — Все, что вы говорите, необычайно интересно. Но я о другом. Я сегодня вынужден задержаться. Приду только завтра. Вот завтра обстоятельно и потолкуем. Хорошо?
Савелий огорошено умолк, и это молчание сказало мне больше, чем любые слова.
— Да вы не огорчайтесь, — произнес я как можно мягче. — Просто отложим разговор на сутки. За это время он, как бы сказать, настоится еще лучше… — я засмеялся, угадав, как неуверенно улыбнулся и мой собеседник.
— Конечно, Артем. Да. Конечно… — проговорил он. — Так значит, завтра?
— Обязательно, — заверил я. — Вы ведь после работы сразу домой?
— Разумеется. Куда же мне еще…
— Тогда решили! — с подъемом воскликнул я. — До завтра.
И положил трубку. Глянул на часы. Ну, еще четверть часа можно посвятить переплавке азиатской графомании в приличный текст. И я бодро отстучал эти пятнадцать минут на машинке, после чего позвонил Насте.
Трубку, однако, никто не брал. Странно. У людей творческих профессий рабочие часы и дни не нормированы, и актриса Трегубова как будто никуда сегодня не собиралась. Но мало ли…
Я положил трубку, стал собираться. Одевшись, не удержался, позвонил еще. Вновь тишина.
Если честно, я малость заволновался. Выбежав на улицу, стал ловить такси, и минут через десять поймал свободного.
И даже торговаться не стал:
— Шеф! Спешу. Погнали?
Тот мигом смекнул, что можно поживиться:
— Да я вообще-то в парк, смена кончилась…
— А-а… — притворно разочаровался я. — Ну, в парк, так в парк, извини, — и сделал вид, что выхожу.
— Э, постой, — испугался извозчик. — Парк парком, а рубликов лишних не бывает. Куда тебе?
Сговорились. Помчались. Шеф свое дело знал — доехали быстро.
Я беспрекословно расплатился, побежал в подъезд. Ключ нащупал на ходу. Открыл дверь, услыхал возню, шорох какой-то — слава Богу! Дома.
— Анастасия! — игриво-радостно крикнул я.
Нет ответа. А возня сразу прекратилась.
Странно. Не тратя время на башмаки, я шагнул в комнату… и обомлел.
На меня испуганными глазами таращился художник Трегубов. А рядом с ним стояли на паркете две туго набитые черные большие сумки.
— Так, — после паузы зловеще произнес я. — И что ты здесь делаешь, Модильяни хренов? Ты же ключ отдал супру… бывшей супруге? У тебя еще их сколько?!
— Это… — пробормотал смущенный живописец. — Да всего один. Ты это, не сердись. Я просто забыл кое-что взять. На антресолях тут у меня было… Краски масляные немецкие,
— Краски, говоришь, — сурово молвил я. — Немецкие, да? Масляные!
— Ну да, — бормотнул Трегубов, блудя глазами.
Я шагнул вперед, резко толкнул незваного гостя в грудь, отчего он так и упал в кресло.
— Краски, говоришь, — саркастически повторил я.
Расстегнул «молнию» ближней сумки, сунул руку. На свет божий полезли подсвечники, статуэтки, тщательно запакованный в плотную бумагу кубок из зеленого богемского стекла…
— Так, — произнес я тоном сыщика, взявшего вора с поличным. — Ну давай, колись. Между прочим, это статья Уголовного кодекса. Кража. А квалифицированный следователь может и в грабеж переделать. Это хуже. Если хочешь, милицию организую прямо сейчас. И пойдет писать губерния. Так что — правду, правду и только правду!
Спору нет, я немного блефовал, но если бы Трегубов начал выкручиваться и дерзить, то в принципе, с неприятностями в виде милиции и уголовного дела я бы ему помог. Однако, на свое счастье, он глубоко вздохнул, сделал несчастную рожу и пустился в тоскливое повествование.
По его словам выходило так, что он крупно проигрался. Очень крупно. Надо рассчитываться. Объектом выплаты являются вещи. Совместно нажитое имущество, говоря языком Гражданского кодекса.
— … ну вот. Я даже подумал, что так лучше. Я заберу и рассчитаюсь. А то они сами придут сюда. Они теперь эти выигранные деньги считают своими, от них не отступятся. Ну я и подумал: лучше так. Ей же спокойнее. То есть вам…
Наша беседа, а точнее сказать, допрос протекал при открытой двери. Я позабыл ее запереть. И потому слегка вздрогнул, услыхав сзади шорох и шаги. Но это был один миг. А затем раздался встревоженный Настин голос:
— Это что здесь происходит?..
Впрочем, ответа не понадобилось. Чуть пройдя вперед, хозяйка и увидела, и сразу поняла, что здесь происходит. И захлебнулась от негодования:
— Ах ты… да… ах ты, подонок! Ты что же это творишь?!
Горе-художник вскочил, залопотал плаксивые объяснения — примерно те же, что я уже слышал, правда, теперь они были приправлены куда более сильным негативом типа: «да вы не знаете, что это за люди… да лучше я все это отдам, сам с ними рассчитаюсь, да я же ради вашей пользы, вас прикрываю, вам с ними не надо связываться, вообще не знать, что они есть на свете…»
И тому подобное.
В общем-то мне все это слушать было незачем, хотя некоторый расчет удержал меня от того, чтобы сразу вышвырнуть мелкого пакостника прочь. Я подумал, что какую-то конкретную информацию он может и вытряхнуть из себя. Проговорится. Однако, нет. Он ныл про «ужасных людей», но ни одной фамилии и даже имени не назвал.
Анастасии, наконец, надоело слушать страшные сказки:
— Так! А ну-ка выметайся. Вещи оставь. Они мои, а не твои. Это я все сама купила на свои кровные, а от тебя толку было как от козла молока. Катись колбасой!