Письма 1886-1917
Шрифт:
Вечером тоже буду свободен, если не приедет Стахович и не назначат заседания.
Сегодня Москвин проходит тона с актерами.
Эти два дня спал плохо и только сегодня догадался. Оказывается, мне поставили не мою кровать из кабинета, а кровать Сулера, на которой он болел месяц. Надо признаться, кровать очень неудобная. Я разругал наших. 6 человек в доме и поленились перенести кровать сверху.
Скучаю без вас. Получил вчера твою открытку от 29-го. Спасибо, люблю, жду с нетерпением.
Как детишки? Как Кира? Обнимаю вас всех. Надежде Борисовне поклон.
Твой весь.
Костя
335*. В. В. Котляревской
4 сентября 1909
Москва
Дорогой
Опять не сообразил!.. Оказывается, я и Владимир Иванович с двух сторон бомбардировали Вас телеграммами и заваливали поручениями 1 как раз в то время, когда у Вас в театре работа. Кому же, как не мне, легче понять это состояние: репетиция, тормошня, панихиды, спектакль. Жизни хватает только на театр, когда же к нему примешиваются новые заботы, тогда надо умирать. Как назло, случилось это совпадение. Мне совестно перед Вами и перед Нестором Александровичем, но тем более я ценю Вашу дружбу ко мне и к театру. Спасибо Вам большое за хлопоты, надеюсь, что эта трепотня не очень отозвалась на Ваших нервах. (Ведь я, дурак, не принял в соображение, что для Вас всякая смерть вызывает тяжелые воспоминания. Надо было отвлекать Вас от этого, а я толкал. Простите, я — безмозглый дурак!) Вчера должны были переслать Вам деньги из нашей конторы — в Петербург. (Ба!.. Я совсем дурак. Ведь я переслал Вам 55 р., а надо было 80. Только сейчас сообразил… Ради бога, простите. Вкладываю остаток долга в это письмо, краснею и бью себя по затылку.) Потерял голову… и знаете отчего? Помните, в прошлом году я говорил Вам о творческой сосредоточенности, о круге внимания? Я так развил в себе этот круг внимания, что хожу с ним денно и нощно. Чуть под электричку не попал, у Вас украл 25 р. В нашем кабаре, где в антрактах читают шутовские телеграммы, недавно было получено следующее известие: «Станиславский замкнулся в круг. Пришлите скорее Кирилина (театральный слесарь), чтобы разомкнуть. Лилина». Ходит другой анекдот про меня. Кто-то ко мне подходит и говорит: «Константин Сергеевич, за Вами 15 рублей». Я быстро оборачиваюсь — где?., и начинаю сзади, на полу, искать эти деньги. Пишу все это, чтоб Вас рассмешить.
В театре идут преинтересные пробы. Моя система делает чудеса, и вся труппа на нее накинулась. Разрабатывается целая новая система для школы. Все повернулось шиворот-навыворот. При свидании объясню. Целую ручку и благодарю за дружбу и услугу.
Ваш К. Алексеев
Ничего не пишу о бедной и милой Ольге Николаевне, чтоб не расстраивать Вас. Жму руку Нестору Александровичу. Прилагаю с благодарностью долг — 25 р.
Оказывается, что в письме деньги не пересылаются, а надо отдельно посылать их по какому-то бланку.
336*. Н. В. Дризену
12 сентября 1909
Глубокоуважаемый Николай Васильевич!
Сегодня выехал в Петербург Юшкевич 1. Он повез в цензуру свою новую пьесу с чудесным названием «Господи, помилуй нас!» В тот момент, когда театры начинают испытывать настоящий голод от полного литературного неурожая, появилась пьеса Юшкевича, — я угадываю ее на сцене и бесконечно радуюсь тому, что появился наконец писатель, который широко и как поэт взглянул на жизнь. Какие бы ни были недостатки в пьесе, в ней есть одно большое достоинство — она поэтична и молода по чувствам и темпераменту.
Если Вы поймете нетерпение голодных, Вы извините мне мое обращение к Вам.
Позвольте воспользоваться Вашей добротой и любезностью и, не злоупотребляя ими, просить Вас посодействовать скорейшему разрешению пьесы.
Если это случится скоро, Вы избавите театр от необходимости ставить другие намеченные пьесы, которые приходится играть по необходимости, а не по страсти или увлечению. За такую услугу буду бесконечно благодарен Вам; теперь же, признаюсь Вам, мне очень стыдно беспокоить Вас своей просьбой и отрывать Вас от Ваших многосложных обязанностей. В заключение письма не могу не выразить Вам моей радости и поздравлений по поводу обновления «Ежегодника». Чудесный журнал, чудесное издание 2. Дай бог Вам дальнейших успехов. Не откажитесь передать мое почтение Вашей уважаемой супруге от сердечно преданного
К. Алексеева
12 сентября 909
Москва
337. Н. В. Дризену
3/XI 909
3 ноября 1909
Москва
Глубокоуважаемый Николай Васильевич!
Пишу в антракте между актами. Это единственное время, когда я могу заниматься своими личными делами. От 10 [до] 12 у меня ежедневно фабрика — конторские дела. От 12 до 4 1/2 репетиции. От 4 1/2 до 5 прием в театре, от 5 до 7 обед и отдых, от 7 до 11 1/2 — вечерний спектакль или репетиция. После спектакля, до 2 час. ночи, работаю над ролью 1. По воскресеньям и праздникам — два спектакля. Когда же мне писать? Когда мне сосредоточиться и уйти в дорогие для меня воспоминания об Антоне Павловиче? Давно уже я собираюсь, хотя начерно, записать все, что сохранилось в памяти, но, увы, мне это не удалось сделать даже летом.
Моя переписка с Антоном Павловичем совершенно интимная. Все, что касалось постановки и пьесы, он писал Немировичу. Так было условлено.
Ваше письмо я передам Владимиру Ивановичу.
Еще раз пересмотрю всю переписку и, если найдется что-нибудь, пришлю, конечно, с разрешения семьи.
Года два назад я рассказывал все свои воспоминания об А. П. моему помощнику по режиссерству — Льву Антоновичу Сулержицкому. Он их записал и хотел издавать.
Сулержицкий кое-что писал в беллетристике и печатался в «Знании». Быть может, Вы поручите мне переговорить с ним или сговоритесь с ним письмом? Его адрес: Москва, Художественный театр.
Теперь о режиссерском отделе.
Право фотографирования постановок принадлежит исключительно московскому фотографу Фишеру (бывший Дьяговченко). По контракту только он владеет и распоряжается негативами и снимками. Что делать с материалом постановки? Эскизы декораций «Месяца в деревне», равно как и рисунки костюмов, принадлежат Добужинскому. Театр хранит только копии. Mise en scene не будет никакой. Скамья или диван, на кот[орый] приходят, садятся и говорят, — ни звуков, ни подробностей, ни деталей. Все основано на переживании и интонациях. Вся пьеса сплетена из ощущений и чувств автора и актеров. Как записать их, как передать неуловимые способы воздействия режиссеров на артистов? Это своего рода гипноз, основанный на самочувствии актеров в момент работы, на знании их характера, недостатков и пр. Как в этой пьесе, так и во всех других — эта и только эта работа существенна и достойна внимания. Все то, что говорит о деталях и реализме постановки, является случайно, в последнюю минуту, после первой генеральной.
«Анатэма» сложнее по mise en scene, но и там группировка действующих лиц интересна и нужна только в связи с внутренним переживанием. Как передать все те переживания, которыми оживлена сухость пьесы? Чтобы передать эту режиссерскую работу, единственную нужную и интересную, пришлось бы писать тома и забираться в дебри психологии актерского творчества.
Вот почему попытки наши всегда были неудачны. Вот почему и теперь я не знаю, как приступить к этой работе.
Общий взгляд на постановку — очень вреден и путает. В свое время мы написали такой взгляд для чеховской пьесы «Три сестры». По этим запискам поставили пьесу. Я видел эту постановку. Ужаснее ничего придумать нельзя. Поняли только, что в пьесе нужна тоска, печаль. У нас эта тоска достигается смехом, так как Ў пьесы — на смехе. Там смех отсутствовал, получилась отчаянная тоска — для публики.
Я перечитываю письмо и вижу, что по всем трем пунктам мне приходится огорчить Вас.
Поверьте, мне это очень тяжело, и я ломаю голову, как мне избежать такого результата, так как для Вас я бы всегда хотел сделать все от меня зависящее. Кроме того, Ваше новое дело мне в высокой степени симпатично. Чтобы загладить свою теперешнюю вину, я буду думать: что бы я мог написать верного и интересного. Пока у меня задумана большая работа, но она будет готова не скоро. Задумана статья: о трех родах драматического искусства (переживание, представление, доклад). Раньше лета мне не придется приступить к ней.