Письма 1886-1917
Шрифт:
Не имеем от Вас сведений до Виши. Если в Париже пробудем день или два, пошлем телеграмму с ответом. Если пробудем мало, то не будет времени, чтобы получить ответ.
Пока надеемся на возможное, а именно, что болезнь идет на поправку медленно, но верными шагами. Не торопитесь, только и не напортите дела преждевременным вставанием и тем более — отъездом.
Доехали мы хорошо. Опять среди культуры с ее хорошими и дурными сторонами. Самая плохая сторона ее — это автомобиль. Меня дамы наши катают на этой гадости. Вчера пришлось ехать чорт знает куда, чтобы выпить стакан скверного кофе на ночь и испортить себе сон. Все-таки усталость взяла свое, и я спал недурно. Сегодня шатаемся без дела до вечера, так как поезд в Париж идет в 9 часов. Завтра Париж и Дункан!!!..
Интересно, какая она в Париже? Интересно посмотреть и школу.
Думаю, что проеду к Метерлинку. Думаю повидать и наших русских гастролеров 1.
Ну… обнимаю Вас. Будьте бодры и здоровы. Не торопитесь, и тогда это, бог даст, случится скоро. Обнимаю.
Любящий
К. Алексеев
325. М. П. Лилиной
Июнь 1909
Париж
Здравствуй, моя бесценная!
Я уже соскучился. Хотел сегодня побывать у Ландовской 1, а завтра выехать, так как Дункан я не вижу, и делать здесь нечего. Впрочем, по порядку. Вы уехали, а я отправился к Дункан на завтрак. Приезжаю. Меня встречает очень красивый мужчина, выше меня ростом. Это Зингер 2. Утрированно любезно ведет меня наверх к Дункан и уходит. Та кончает одевание в спальне. Я жду в столовой. Минут 20 проходит, не говоря ни слова. Оказывается, завтрака у нее нет и едут в ресторан. Меня везут в какой-то ресторан, переполненный кокотками и хлыщами. Мы едим рафинированные кушанья и говорим пошлости. Дункан неузнаваема. Подделывается под парижанку. Он великолепен, деловит и благовоспитан. Юра 3 — на парижский лад. Я чувствую себя дураком и не знаю, как вырваться. Кончают. Я хочу платить — не дают. Хочу ехать, но Дункан просит вернуться с ней в мастерскую. Но оказалось, что мы летим в Париж и проезжаем мимо моей гостиницы. Я прощаюсь и ухожу. Автомобиль трогается, и Дункан робко, исподтишка посылает мне поцелуй. Вся эта глупость привела меня в отчаяние. Неужели она продалась или, еще хуже, неужели ей именно это и нужно? Я решил пойти на следующий спектакль и попрощаться с ней в уборной. Погода в среду была ужасная. Я пошел в номер и лег в постель. Вечером смотрел «Le roi» в Variete 4 — пошлая, мерзкая рутина. После спектакля пил в кафе чай с Корсовым 5, который просил напомнить тебе, что он твой первый и неизменный поклонник.
Вчера утром взял автомобиль и объехал всех с визитами. Конечно, завез карточку и Зингеру. Днем погода адская — сидел в номере и писал. Вечером был на спектакле. Встретил там miss Скиппи, которая меня подробнейшим образом расспрашивала о Крэге. Говорила, что он в полном восторге от нас, что он вспомнил свое детство, как, бывало, в именины ему все делали подарки, так и у нас при отъезде его задарили. Дункан танцевала Бетховена, и на этот раз изумительно хорошо. Программа трудная. Я не пошел к ней в антракте. После спектакля за мной бегут Шульц, горничная и просят к Дункан. Оказывается, что она днем три раза звонила в гостиницу, но там меня знают под фамилией Алексеев и потому уверяли, что господина Станиславского — нет. Очевидно, произошла какая-то глупая сцена ревности с Зингером, и он уехал. Поэтому Дункан решила, что мы поедем ужинать. Она опять была проста и остроумна. Мы сидели, пока она отдыхала. Входит неожиданно Зингер. На этот раз проще, милее. Дункан делает вид, что удивляется ему, а может быть, и в самом деле удивлена. Едем ужинать в модный ресторан. Зингер с молодым и очень милым художником-шведом едут вперед, чтобы заказывать. Я, Elisabeth 6 и Дункан остаемся и втроем едем через полчаса. Дункан очень мила и проста — разрядилась в белое платье декольте. Очень эффектна. Ужин был менее мучителен. Зингер был проще и милее. Я чувствовал себя ни к чему. Дункан что-то путает, чтоб объяснить, почему она в бальном платье. Зингер отшучивается по-английски. Кончается. Я прощаюсь совсем, говоря, что уезжаю на следующий день. Тогда Дункан начинает усиленно настаивать, чтобы я приехал сегодня к 4 1/2 часам пить чай, так как она обещала Claretie и еще кому-то, что я буду у нее (Claretie — это директор Comedie Franeaise 7). Сегодня у нее будет conference 8 и демонстрация принципов ее школы. Будет якобы много народу. Зингер тоже советует мне поехать.
Я заинтересовался и решил поехать, отложив отъезд на один день.
Итак — завтра я съезжу к Ландовской, а послезавтра, в воскресенье, с поездом 11 ч. 10 м. еду в Виши. Относительно дела я узнал только, что Метерлинк пишет пьесу, якобы для нас, из современной жизни. Так как он особенно меня не приглашает и пьеса еще не готова, то я и не поеду к нему. Итак, все мое пребывание здесь — ни к чему, и я жалею, что остался. Быть может, сегодняшний день вознаградит потерянное время. Как жаль, если Дункан — американская аферистка…
Погода здесь адская. Как вы живете — устроились ли?…
[…] Протелеграфируй два слова. Нежно целую и люблю, детишек обнимаю.
Твой Костя
326*. Л. А. Сулержицкому
Июнь 1909
Париж
Милый Сулер,
я все еще еду в Виши. Застрял в Париже из-за Дункан. Расскажу о ней, но прежде хотелось бы сказать, что, не имея известий от Вас (не по Вашей вине, конечно, а благодаря нашей скитальческой жизни), я беспокоюсь о здоровье.
Вчера жена и дети уехали в Виши, а я остался исключительно из-за Дункан. Не пойму хорошенько, что ей нужно от меня, но она просила помочь
Когда кончились танцы, она повела меня показывать свои комнаты — крошечные конурки. Тут я испугался. Это комнаты не греческой богини, а французской кокотки. Показывая спальню, она ткнула пальцем в кружева, которыми покрыты кокоточно-красные обои: «Это г. Зингер велел сделать», — и… она сконфузилась.
Потом она долго расспрашивала меня: может ли она принять всю эту мастерскую, дом и землю в подарок от Зингера. Потом пошли рассказы о школе. Ее сестра влюбилась в какого-то немца, и они хотят вдвоем открывать школу. Потихоньку от Изидоры 1 они заключили контракт со всеми уцелевшими детьми или с их родителями и теперь отнимают у нее всех детей, которых она 8 лет поила и кормила, и будут их эксплуатировать. У нее есть мастерская, Зингер строит рядом целое помещение для детей, — но детей-то и нет. Прежде она думала, что Зингер строит все для школы, и такой дар для школы она бы приняла, но теперь, когда нет школы, ей приходится принимать дар на свое личное имя, другими словами — продаваться. Она просит посоветовать: как ей быть. К этому примешивается ревность Зингера. Я попал в момент размолвки; он рассердился и куда-то уехал, не сказавшись. Ни она его, ни он ее — не любит. Это ясно: Дункан в моде, и, очевидно, для шика богач Зингер живет с ней. Так говорят кругом. Вчера в 12 часов дня Дункан просила меня заехать к ней: «Шпионов не будет, и мы проведем день вместе». Значит, есть какие-то шпионы!! — подумал я. В 12 часов я приезжаю. В мастерской меня встречает высокий, очень красивый господин и необыкновенно любезно и холодно приветствует меня. Он повел меня в комнаты Изидоры — она кончала туалет и пудрилась — а сам ушел вниз. Минут десять я ждал в столовой, а она рядом гримировалась. Ни я, ни она не сказали ни одного слова. Она была грустна и искоса поглядывала на меня. Потом она вышла и сказала, что дома завтракать не будет и что г. Зингер везет ее в ресторан, и она просит меня поехать с ней. Сели в автомобиль, очень роскошный, и поехали. Дорогой говорили ужасные глупости и пошлости. Он одет с иголочки, я в дорожном костюме и в грязной шляпе-панаме. Приехали в какой-то ресторан в лесу, переполненный хлыщами и кокотками. Сели. Я чувствовал себя в роли приживальщика. Зингер был необычайно внимателен. Старался занимать меня. Мило улыбался, а я конфузился и говорил глупости. Они тоже говорили глупости. Завтрак кончился. Я хотел удрать, но Изидора просила меня поехать с ней в мастерскую. Я согласился. Они поговорили по-английски, и мы очутились в городе. Почему — не знаю. Тут мы проезжали мимо моей гостиницы, и я поблагодарил и попросил спустить меня. Остановились. Любезно простились. Я вылез, и, когда автомобиль тронулся, Дункан как-то конфузливо и робко послала в мою сторону поцелуй. Мне так стало обидно, что я прослезился. Греческая богиня в золотой клетке у фабриканта. Венера Милосская попала среди богатых безделушек на письменный стол богача вместо пресс-папье. При таком тюремном заключении говорить с ней не удастся, и я больше не поеду к ней. Вечером она танцует, я зайду к ней в уборную проститься и суну ей такую записку: «Вы просили моего совета… теперь я все понял и могу говорить.
1) Бегите вон из Парижа.
2) Больше всего дорожите свободой.
3) Откажитесь от школы, если она оплачивается такой дорогой ценой.
4) Что бы ни случилось с Вами, — я все пойму и от всего сердца сочувствую Вам».
Видел танцующих на сцене детей, видел ее класс. Увы, из этого ничего не выйдет. Она никакая преподавательница. Наша Ел. Ив. 2 в один год добивается больших результатов, чем она в восемь лет. Ей надо танцевать, а школы пусть открывают другие. И тут прав Крэг.
Измучился и завтра постараюсь бежать из этого развратного Парижа.
Был в театре — это такой ужас!!.. Вероятно, брошу и Метерлинка.
Обнимаю.
Ваш К. Алексеев
Пишите о здоровье.
Vichy Hotel des Ambassadeurs.
327 *. Л. А. Сулержицкому
Июнь 1909
Париж
Милый Сулер,
а ведь я наклеветал на Зингера. Мне стало стыдно, и потому я каюсь. Вчера у Дункан был приемный день. Толпа народу. Директор Французской комедии, известные писатели, художники, политические деятели. Компания интересная, но все это ни к чему.
Зингер изображал хозяина. Он был трогателен и напомнил мне Морозова в лучшие его минуты. Он, как нянька, ухаживает за школьными детьми, расстилает ковры, суетится, бегает, занимает общество, а она, очень ловко позируя в большую знаменитость, сидит в белом костюме среди поклонников и слушает комплименты. На этот раз барометр моих симпатий совершенно перевернулся, и я подружился с ним и помогал ему расстилать ковры и причесывать детей перед тем, как выпустить их танцевать перед избранным обществом. В конце концов вышло так, что общество стало принимать меня за хозяина, и по окончании приема подходили ко мне, чтобы благодарить за удовольствие. Словом, мы все перепутались. Зингер перестал меня ревновать и поручает мне отвозить Дункан в автомобиле, а когда мы садимся, она начинает целоваться, а я начинаю убеждать ее в том, что Зингер очарователен.