Письма 1926 года
Шрифт:
– -------------------
Судьба моя неопределенна. Написала кому могла в Чехии. Благонамеренный кончился [319] . Совсем негде печататься (с двумя газетами и двумя журналами разругалась). Будет часок, пришлю тебе нашу встречу. (Переписанную потеряла.) Пишу большую вещь, очень трудную [320] . Пол-дня уходит на море — гулянье, верней сиденье и хожденье с Муром. Вечером никогда не пишу, не умею. М<ожет> б<ыть> осенью уеду в Татры (горы в Чехии), куда-нибудь в самую глушь. Или в Карпатскую Русь. В Прагу не хочу — слишком ее люблю, стыдно перед собой — той. Пиши мне!
319
Журнал «Благонамеренный», где печаталась Цветаева, прекратил свое существование на втором номере. В июне 1926 г. его издатель Д. Шаховской известил Цветаеву о том, что уезжает на Афон принять иноческий постриг (Неизданные письма. С. 340).
320
6 июля 1926 г. окончена поэмы «Попытка Комнаты», в основу которой положена приснившаяся Пастернаку встреча с Цветаевой.
Впрочем раз я написала сегодня, наверное получу от тебя письмо завтра. Уехали ли твои? Легче или труднее одному?
Довез ли Э<ренбур>г мою прозу: Поэт о критике и Герой труда. Не пиши мне о них отдельно, только если что-нибудь резнуло. Журналов пока не читала, только твое [321] .
Я бы хотела, чтобы кто-ниб<удь> подарил мне цельный мой день. Тогда бы я переписала тебе Элегию Рильке и свое.
Напиши мне о летней Москве. Моей до страсти — из всех — любимой.
321
См. примеч. 24 к главе IV.
Глава VIII
31 июня 1926 года Рильке надписывает и посылает Цветаевой только что изданную в Париже в издательстве NRF книгу своих французских стихов «Vergers» («Сады»).
На форзаце книги — стихотворная надпись Марине Цветаевой по-французски:
Прими песок и ракушки со дна
французских вод моей — что так странна —
души... (хочу, чтоб ты увидела, Марина,
пейзажи всех широт, где тянется она
от пляжей Cote d'Azur в Россию, на равнины) [322] .
322
Опубликовано в кн.: Rilke R. M. Samtliche Werke. Bd. 2. S. 678—679. По-русски (в переводе К. Азадовского) — в кн.:Рильке Р. М. Ворпсведе. Огюст Роден. Письма. Стихи. М., 1971. С. 385.
(Конец июня 1926)
Мюзо
Р.
Сен Жиль-сюр-Ви,
6 июля 1926
Дорогой Райнер,
у Гёте где-то сказано, что на чужом языке нельзя создать ничего значительного, — я же всегда считала, что это неверно. (Гете никогда не ошибается в целом, он прав в итоговом смысле, поэтому сейчас я несправедлива к нему.)
Поэзия — уже перевод, с родного языка на чужой — будь то французский или немецкий — неважно. Для поэта нет родного языка. Писать стихи и значит перелагать [323] . Поэтому я не понимаю, когда говорят о французских, русских или прочих поэтах. Поэт может писать по-французски, но не быть французским поэтом. Смешно.
323
По-немецки: Dichten ist nachdichten. Развивая эту мысль, Цветаева писала в своем вступлении к выполненному ею переводу отдельных писем Рильке:
«А сегодня мне хочется, чтобы Рильке говорил — через меня. Это, в просторечии, называется перевод. (Насколько у немцев лучше — nachdichten! Идя по следу поэта, заново прокладывать всю дорогу, которую прокладывал он. Ибо, пусть — nach (вслед), но — dichten! — то, что всегда заново. Nachdichten — заново прокладывать дорогу по мгновенно зарастающим следам). Но есть у перевода еще другое значение. Перевести не только на (русский язык, например), но и через (реку). Я Рильке перевожу на русскую речь, как он когда-нибудь переведет меня на тот свет» (Избр. проза. Т. 1. С. 272—273).
Я не русский поэт и всегда недоумеваю, когда меня им считают и называют. Для того и становишься поэтом (если им вообще можно стать, если им не являешься отродясь!), чтобы не быть французом, русским и т. д., чтобы быть — всем. Иными словами: ты — поэт, ибо не француз. Национальность — это от- и заключенность. Орфей взрывает национальность или настолько широко раздвигает ее пределы, что все (и бывшие, и сущие) заключаются в нее. И хороший немец — там! И — хороший русский!
Но в каждом языке есть нечто лишь ему свойственное, что и есть сам язык. Поэтому по-французски ты звучишь иначе, чем по-немецки, — оттого ты и стал писать по-французски! Немецкий глубже французского, полнее, растяжимее, темнее. Французский: часы без отзвука, немецкий — более отзвук, чем часы (бой). Немецкий продолжает создаваться читателем — вновь и вновь, бесконечно. Французский — уже создан. Немецкий — возникает, французский — существует. Язык неблагодарный для поэтов — потому ты и стал писать на нем. Почти невозможный язык.
Немецкий — бесконечное обещание (тоже — дар!), но французский — дар окончательный. Платен [324] пишет по-французски. Ты («Verger») пишешь по-немецки, то есть — себя, поэта. Ибо немецкий ближе всех к родному. Ближе русского, по-моему. Еще ближе.
Райнер, узнаю тебя в каждой строчке, но звучишь ты короче, каждая строка — усеченный Рильке, почти как конспект. Каждое слово. Каждый слог.
Grand-Maitre des absences (Великий мастер отсутствий (фр.). [325]
324
Август фон Платен (1796—1835) — немецкий поэт, стремившийся придать своим произведениям «классическую» форму, отчего многие из них становились пластически «холодными» и, как казалось Цветаевой, не вполне соответствовали духу немецкого языка. Цветаева с юных лет хорошо знала и ценила творчество Платена. В 1938 она признавалась Ю. Иваску, что прочитала Платена «от доски до доски» (Цветаева M. Лебединый стан. Перекоп. Париж, 1971. С. 30—31).
325
Из стихотворения «Nul ne sait, combien ce qu'il refuse» (сб. «Сады»).
это ты прекрасно сделал. Grossmeister [326]
Combien j'ai douce souvenance
De ce beau pays de France... [329]
Сколь сладостно вспоминать мне
Об этой прекрасной Франции (фр.).
326
Великий мастер, гроссмейстер (нем.).
327
Отплытие (между непомерностью твоего прибытия и твоего отплытия) (фр.).
328
Из стихотворения «Eau qui se presse, qui court...»
329
Первые две строчки из приписываемого M. Стюарт романса «Прощай, милая Франция». Им навеяно стихотворение Цветаевой «Douce France» (1939), написанное за неделю до ее отъезда из Франции (впервые // Цветаева М. Соч. М., 1988. Т. 1. С. 328—329).
Знаешь ли ты эти ее строки:
Car mon pis et mon mieux
Sont les plus deserts lieux? [330]
Ибо худшее и лучшее во мне —
Места, что всего пустынней (фр.).
(Райнер, что великолепно прозвучало бы по-французски, так это «Песнь о корнете»! [331] ).
Стихотворение Verger [332] [333] 9 я переписала для Бориса.
330
См. примеч. 27 к главе IV.
331
«Песнь о любви и смерти корнета Кристофа Рильке» — произведение Рильке.
332
Фруктовый сад (фр.).
333
«Verger» — цикл из семи стихотворений в составе сборника «Сады».
Soyons plus vite
Que le rapide depart — [334]
Будем быстрей,
Чем поспешный отъезд (фр.).
это рифмуется с моим:
Тот поезд, на который все —
Опаздывают...
(О поэте) [335] .
A «pourquoi tant appuyer» [336] [337] — со словами мадмуазель Леспинас: «Glissez, mortels, n'appuyez pas!» [338] [339]
334
Из стихотворения «Puisque tout passe, faisons» (сб. «Сады»).
335
Из стихотворного цикла «Поэты» (Избр. произведения. С. 231—232).
336
Надо ли так опираться (фр.).
337
Неточно цитируется строка из стих. «Vers quel soleil gravitent» («Сады»).
338
Скользите, смертные, не опирайтесь! (фр.).
339
Жюли де Леспинас (1732—1776) — французская писательница, близкая к кругу энциклопедистов; подруга Д'Аламбера. Известностью до наших дней пользуются ее «Письма», обращенные к Ж.-А. Гиберу, ее возлюбленному, — памятник всепоглощающей неукротимой страсти. «Письма» де Леспинас были одной из любимых книг Цветаевой. Читали ли Вы, дорогая Анна Антоновна, когда-нибудь письма M-elle de Lespinasse (XVIII в.), — спрашивала Цветаева Тескову 9 сентября 1928 г. — Если нет — позвольте мне Вам их подарить. Что я — перед этой Liebende! * (Если бы не писала стихов, была бы ею — и пуще! И может быть я все-таки — Geliebte **, только не-людей!)». — Письма к Тесковой. С. 66.
* Любящая (нем.).
** Возлюбленная (нем.).
Цитируемые Цветаевой слова, ставшие во французском языке крылатым выражением, принадлежат, однако, не Жюли де Леспинас, а французскому поэту и драматургу Пьеру Шарлю Руа (1683—1764).
Знаешь, что нового в этой книге? Твоя улыбка. («Les Anges sont-ils devenus discrets» [340] — «Mais l'excellente place — est un peu trop en face»...) [341] [342]
Ах, Райнер, первую страницу этого письма я могла бы совсем опустить. Сегодня ты:
...Et pourtant quel fier moment
lorsqu'un instant le vent se declare
pour tel pays: consent a la France [343] .
340
Первая строка одного из стихотворений сборника «Сады».
341
Разве ангелы стали скромные! — Но лучшее место — не напротив. чуть дальше... (фр.).
342
Из второго стихотворения цикла «Printemps» (сб. «Сады»).
343
Из стихотворения «Le drapeau» (сб. «Сады»).