Письма Амины
Шрифт:
— Хочешь кофе?
— Я пытался тебе дозвониться, но ты швыряла трубку.
— Я думала, это мой парень или, точнее… бывший парень. — Она на секунду забывает о себе и озабоченно на меня смотрит. — С Аминой что-то случилось?
— Не знаю, я просто ее ищу. А почему с ней должно было что-то случиться?
— Да нет…
— Что?
— Ну, я подумала об этой истории с ее двоюродным братом, но… я не знаю, я довольно давно с ней общалась…
Звонит мобильный, лежащий перед ней на столике, сначала она смотрит со злостью, затем берет трубку.
— Ты можешь понять,
Она встает и выходит на кухню. Говорит так громко, что слышно не только мне и соседям, но и всем жителям Амагера.
Орет на него, обзывает. Что-то там с другой девушкой, а теперь она его ненавидит.
Она еще покричала и закончила разговор, напоследок объяснив, что ему нужно сделать со своим членом. Звучит неприятно. Затем она вернулась. Глаза красные, но делает вид, что все в порядке, виновато улыбается:
— Хочешь кофе или чая, мне нетрудно…
— Что ты там говорила про ее брата?
Она садится на диван, вытирает слезы тыльной стороной руки. Прикуривает сигарету из пачки, лежащей на столике, делает глубокую утешительную затяжку. Если она так цеплялась за его член, то он наверняка на стороне не трахался.
— А, да, история эта идиотская с двоюродным братом из Турции.
— Я ничего об этом не знаю.
Судя по всему, я должен это знать. Она смотрит на меня недоверчиво:
— Ты, похоже, давно ее не видел.
— Да. Так что с этим братом?
— Лучше, наверное, если она сама тебе расскажет…
— Я спрашиваю, потому что беспокоюсь о ней, не потому, что мне сплетни нужны. Если бы мне нужны были сплетни, я бы купил журнал.
Она молчит, больше не доверяет мне.
— Мы ведь ее друзья, так? Конечно, мне ты можешь рассказать.
Она медленно, сквозь зубы выпускает дым, я вижу, как идет мыслительный процесс. Она хочет рассказать. Ей нравится знать что-то, чего другие не знают. И вот уже она мне улыбается:
— Да, так они были в Турции, навещали родственников. И как-то обедали с ее кузеном, и между закуской и супом ей сообщили, что они должны пожениться. Она и кузен. Все это было запланировано уже давно. Они надеялись, что она обрадуется. Не то чтобы ей дали время на раздумье, но она могла вернуться домой и привыкнуть к этой мысли. Что-то не так?
— Ничего. Они должны были пожениться, и что дальше?
— Ну, осенью хотели устроить большую свадьбу. Ей как раз хватало времени вернуться домой и собрать вещи. Она была просто в шоке, когда ей сообщили, они обручились за день до ее отъезда. Я не знала, что ей сказать. Она не хотела замуж, и нашла такое место, где помогают женщинам. Где-то на Тагенсвай, я была там с ней. Ну знаешь, такое место для женщин, которых бьют. Они уже помогали другим таким же, но сначала сказали, что она должна как следует подумать. Но ей не надо было думать, она уже решила. Они нашли для нее жилье к северу от Копенгагена, маленькую комнатку. Однажды, когда родителей не было дома, она собрала вещи и уехала. Я была у нее пару раз. Ничего хорошего, но от города недалеко.
— Где?
Она дает мне адрес. Я записываю его на руке ручкой, взятой
Она тушит сигарету и закуривает другую. Странно на меня смотрит.
— Ты… м-м-м… сильно потеешь. Ты уверен, что с тобой все нормально?
Я вытираю лоб рукавом:
— Да, все в порядке, со мной все хорошо. Амина, она не общалась с семьей?
— Кажется, с сестрой общалась, с остальными не разговаривала. Боялась, что ее заставят выйти замуж, если найдут.
Я снова вытираю лоб рукавом. Она права, я очень потею, рукав скоро промокнет насквозь.
— Она бросила колледж?
— Не сразу. Сначала моталась туда-сюда. Ей надо было вставать ни свет ни заря, чтобы успеть. Но как-то раз она там увидела своего отца с другом, они стояли у колледжа и ждали. И она не вернулась. Нашла работу возле дома, в гриль-баре. Жарила там картошку фри для прыщавых пацанов на мопедах. Она ее ненавидела.
— А что она теперь делает? Ты говоришь в прошедшем времени. Она сейчас чем-то другим занимается?
— Может, я выдаю желаемое за действительное. Но, честно говоря, не знаю. Я потеряла с ней связь. Ты знаешь, как…
Она смотрит на меня, склонив голову. Смотрит очень внимательно:
— Что? Что, скажи. Я вижу, ты хочешь что-то сказать.
Я качаю головой. Снова вытираю пот рукавом, он мокрый. Она улыбается:
— Ну давай, говори.
Слова полились у меня изо рта, очень быстро, очень громко:
— Почему ты не поддерживала с ней отношения, нельзя же терять связь с людьми, когда она сидит в такой говняной дыре, а ты не хочешь с ней больше общаться. Потому что она теперь одевается немодно, больше не может потратить пару тысчонок в месяц на одежду. Нужно крепко держаться за людей, нельзя позволять им пропасть. Несмотря ни на что, нельзя позволять им пропасть.
Она сидит и смотрит на меня. Сидит совсем тихо. Я плохо разбираюсь в чувствах других людей, но, кажется, в ее глазах страх. Я извиняюсь перед ней, несколько раз:
— Извини, я так давно нигде не был. Извини. Все так непривычно. Прости меня, прости.
Она продолжает молча на меня смотреть, единственное, что движется, — это рука, нервно выдергивающая клочочки белого наполнителя из трещины в подлокотнике дивана. Затем очень тихо спрашивает:
— Нигде не был?
— Да, меня не выпускали. Ну, не тюрьма, ничего такого, нет, нет… Я был в другом месте… ну да, в психиатрической больнице. Амина тебе не рассказывала? У меня с головой не все в порядке. Но… я не психопат. Точно не психопат, у меня справка есть.
Я мало говорю, но если уже начал, мне трудно остановиться. Я говорю, говорю, а пот струится по лбу.
— Ну хорошо, у меня психоз, да, но я не психопат, я шизофреник, это другое.
На полу уже лежит небольшая кучка этого белого наполнителя. Рука продолжает выдирать из подлокотника белые клочки.
— Я ничего тебе не сделаю. Я не из тех, кому нравится мучить других и делать из их кожи шляпы. Я не мучаю людей ради удовольствия, я знаю, что некоторые так делают, но не я. Или этого мне, наверное, тоже не надо было говорить. Я никогда ничего не сделаю Амине. Никогда ничего Амине не сделаю…