Письма героев
Шрифт:
Люди и техника не могут двигаться бесконечно долго. Иногда им требуется отдых. На остановках радиомашина по-прежнему пользовалась любовью у личного состава. Правда, заведующий радиочастью в одно прекрасное утро уже получил втык от Никитина. А не надо было переключать репродуктор на британскую радиостанцию в Хайфе. Знатоки английского не только среди офицеров встречаются. Надо сказать, подполковник только транслировал на подчиненного то, что ему весьма вежливо пояснил прикрепленный к батальону жандармский капитан Вавилов.
Глава 17
Франция.
27 марта 1940. Алексей.
У капитана Бользена наступило то счастливое время, когда нашел свое дело. Он пропадал в казарме и на полигонах с утра до позднего вечера, старался как можно чаще бывать с людьми. Многие командиры бригады поступали так же. Батальонный комиссар вообще переселился в казарму. По его словам, чтоб быть ближе к людям. Как потом рассказали Рихарду, приступ самоотверженности Розенберга совпал с ссорой с любовницей. Что-ж, каждый глушит горе по-своему.
Батальон получил пушки. Полудюжину противотанковых «Шкод» калибра 47-мм Рихард Бользен принял как манну небесную. Немало сил и средств потребовалось Коминтерну чтоб добыть эти мощные орудия. С момента оккупации Чехии заводы «Шкода» прекратили экспорт, вся продукция шла только на нужды германской армии. Однако, связи, хорошие люди и деньги решают многое.
Комбат немедля выделил отдельную роту тяжелого оружия, поставив над ней энергичного вечно чем-то недовольного лейтенанта Валиахмеда Доцоева. Впрочем, все это по лекалам французской армии. Противотанковые и полевые орудия, батальонные минометы и станковые пулеметы выделялись в отдельную секцию. Так проще управлять ими в бою.
В дополнение удалось выбить из штаба целых полтора десятка грузовиков. Часть машин Бользен закрепил за артиллеристами, остальные приспособил под подвижный тыл. Начальником автопарка пришлось ставить Саркиса Миквеляна. К удивлению всех офицеров, горячий кавказец Миквелян быстро сдружился с неуравновешенным горцем Доцоевым. Хотя раньше Валиахмед заявлял, дескать, армяне хуже русских, более подлого народа он в жизни не видал.
Рихард как-то стал свидетелем разговора Розенберга с Доцоевым. Комиссар делал очередное внушение несдержанному горцу. Дескать, нет плохих наций, есть плохие люди.
— Да знаю я, геноссе Яков. Среди армян не все плохие. Вот Саркис мне как брат родной. Вернемся на Кавказ, я ему самый лучший дом найду и подарю, две отары овец дам, работников пригоню сколько душа пожелает. Пусть каждый день шашлык кушает.
— А где ты дом найдешь? — пассаж о «работниках» комиссар пропустил.
— Так освободим нашу землю, всех христиан вырежем, дома нам достанутся.
— Всех? А если среди них сознательные пролетарии будут? — разговор шел по-русски. Несмотря на солидарность в отношении великорусского шовинизма, этот язык оставался универсальным средством общения для всех выходцев из России, даже тех, кто и рад был бы никогда больше не слышать речь угнетателей.
— Казаков буду резать до последнего, — упрямо гнул горец.
Чем там дело закончилось, Рихард так и не узнал, прибежал ординарец с запиской, пришлось срочно прыгать в машину и лететь в
— Вот так простые горцы относятся к царской власти!
— Хорошо, Миквелян этого не слышал, — нахмурился комбат. — У него отца и брата кавказские татары убили.
— Не знал. Надо будет с ним поговорить.
— Не спеши, Яков, остынь. Осторожнее с ним, сам не скажет, лучше не выпытывай. Я сам случайно узнал.
— Знаешь, у нас многие потеряли своих близких из-за фашистов, — голос комиссара звучал неубедительно, чувствовалась нотки бравурной митинговой фальши.
Рихард только криво усмехнулся в ответ. Опять национальные дрязги. Даже здесь в интербригаде, где собрались лучшие из лучших. А ведь Розенберг сам того не желая подкидывает уголь в топку. Любой разговор о национальных различиях, любое упоминание о дедовских обидах, старых счетах, любые шутки на эту грязную тему надо пресекать в корне. И вообще, национальность это устаревший пережиток феодализма. Нет хороших и плохих народов, есть прогрессивные и отсталые.
Весна в Европе всегда весна, лучшее время года. Ночи укорачиваются, солнце светит ярко и так радостно, все цветет, распускается, зеленеет. Даже воздух особый, хочется дышать полной грудью. А уж девушки на улицах! Весна действует и на них. Яркие наряды, стройные ножки, улыбки, от которых млеешь. Война где-то там далеко, а жизнь идет здесь. Так же до утра открыты двери ресторанов и кабаре, ночью в центре светло от фонарей и электрических вывесок, на улицах толпы народа. Все спешат жить.
Рихарду иногда казалось, мир сошел с ума. Буйный красочный карнавал на кладбище, пир во время чумы. Все то же самое, что и год назад, только среди веселящихся больше людей в форме, а в интерьере заведений появился патриотический декор.
Это не один Мец. Вилли недавно ездил в Париж, по его словам, столица «сверкает фальшивыми бриллиантами и мехами, как дорогая шлюха». Рихард сам видел приписанного к батальону французского лейтенанта в обществе двух доступных девиц. Случайно встретились поздно вечером в центре. Марсель Бийот дружелюбно махнул рукой Бользену и предложил вместе завалиться в «Нуар». Девицы захихикали, одна явно строила глазки и облизывала губы.
В конце марта события сорвались с мертвой точки и понеслись вскачь, точнее говоря, все покатилось под гору. Бригаду передислоцировали в Верден.
В газетах сдержанно, сухо сообщалось о потоплении русского парохода «Святая Ольга» еще перед Рождеством. Почти ничего не писали о жертвах, только «Фигаро» одной строчкой упомянуло, что случившийся рядом немецкий рейдер спас меньше половины пассажиров парохода.
Расширение театра военных действий на Скандинавию журналисты и многие обыватели встретили с восторгом. Много писали о немецкой атаке против Норвегии и Дании. Материал подавался так, что это немцы посягнули на маленькие скандинавские страны. Тогда как англичане высадились в Норвегии чтоб защитить эту нейтральную свободолюбивую страну.