Письма из Терра Арссе

Миненкова Татьяна

— Связан.

И этим единственным словом я вбил в наше равновесие огромный клин, отчего трещина в нем стала больше, и оно, как огромная льдина зимой, стало расползаться и крошиться на маленькие блестящие осколки. Одновременно с этим вальс закончился.

Понять Тэт для меня никогда не составляло особенного труда, поскольку Следующая не очень хорошо умела скрывать эмоции. Сначала она удивилась, потом нахмурилась, потом выдернула свою руку, все еще остававшуюся после танца в моей, и влепила мне звонкую пощечину.

Затем, все же удивив меня, зачем-то сделала положенный по

окончании танца, книксен, резко развернулась и поспешила прочь. И на этом наше хрупкое равновесие рухнуло и рассыпалось окончательно.

Стало паршиво от жгучей досады, неожиданно обосновавшейся в груди тяжелым камнем. Я смотрел ей вслед, провожая задумчивым взглядом.

Определенно, я должен был ей солгать, но менять что-то было поздно.

Судьба короля и сгущающиеся тучи

Тадимар Нолма Фалмаллинар Арссе Терра Арссе. Дорога Галатилион — Онодрим.

?Joep Beving — Ab Ovo

Бал закончился за полночь. Гости разошлись по домам и замковым спальням. Вокруг, после оглушительного шума голосов и оркестра, повисла столь же оглушительная тишина.

Свечи и фонари давно погасли. Я стоял в центре опустевшего бального зала, освещаемого лишь яркими лучами полной луны, проникающими сквозь высокие окна. Они делали пол полосатым. В полосах света можно было разглядеть грязь, мусор и осколки на полу. В полосах тьмы — ничего.

Пока я оставался в одной из них, меня словно не существовало. Я как будто растворялся в огромном пустом пространстве. Словно и не было никогда никакого Первого Следующего Тадимара.

Раньше после принятия Эликсира забвения мне не нужно было ничего помнить, но и не нужно было разбираться с проблемами и последствиями собственных поступков, принимать важных решений. А в последнее время ежедневно приходилось делать что-то из вышеперечисленного и я не был уверен, что поступаю правильно.

И, стоя в темноте, я словно снял с себя все эти обязанности. Представил на несколько мгновений, что мне не нужно было выбирать, кому лишиться магии: мне или Учителю. Что не отправлял опасный кристалл для отнятия магической силы в Терра Вива. Или что он не попал к вивианской принцессе. Что не я должен ехать на аудиенцию к королю, а потом, возможно, бороться за арссийский престол. Не нужно было решать, что делать теперь с Учителем. Расправил плечи и глубоко вздохнул.

Как же скучно я жил бы без всего этого.

Шагнул в полосу света и передо мной в то же мгновение выросла моя длинная тень. Теперь Первый Следующий Тадимар снова существовал.

Понял, что найду возможности, чтобы со всем разобраться. Что мне по силам решить все проблемы по мере их поступления. И я смогу изменить к лучшему то, что способен изменить.

Для начала: разберусь с Учителем, потом поеду в Сарн-Атрад. В конце концов, есть Следующие гораздо слабее меня. Не был уверен, что мне так уж сильно нужна победа, но точно знал, что сделаю все, чтобы себя защитить. А если своевольный артефакт все же каким-то непостижимым образом сведет меня с вивианской принцессой, я постараюсь разобраться, что же с ней все-таки делать.

И,

в целях поэтапного исполнения задуманного плана, пересекая зал, направился в замковые подвалы.

Чем ниже спускался, тем темнее становилось вокруг. На узкой лестнице горело несколько оплывших воском свечей, позволяющих разглядеть в полумраке очертания ступеней и не споткнуться.

Вокруг пахло сыростью, затхлостью и какой-то подгоревшей едой. В подвальном коридоре чадил лишь один факел, отбрасывавший на каменные стены, нервно дрожащие отблески. Он позволил мне разглядеть в третьей камере темный силуэт единственного узника моего замка.

Я кивнул стражу, чтобы отошел и позволил нам поговорить наедине. Ночью гвардейцы охраняли камеры по одному, сменяясь каждые несколько часов для того, чтобы поспать.

Вопреки моим ожиданиям, Учитель бодрствовал в эти предутренние часы. Он сидел, сгорбившись, невидяще уставившись в стену и, кажется, размышляя о чем-то.

Гвардеец отошел к входу в подземелье, а я бесшумно приблизился к решетке, продолжая за ним наблюдать. За несколько дней моего отсутствия, мой бывший Учитель резко постарел, похудел и осунулся. Если раньше он походил на крепкого, статного и уверенного в себе мужчину в самом расцвете сил, то сейчас это был почтенный старец с седоватой бородой, достающей до впалой груди.

— Я знал, что ты придешь, мой мальчик, — проскрипел он, не поворачивая головы.

У него даже голос изменился: из уверенного, командного, громкого, стал хрипловатым и тихим. Казалось, что мы виделись не несколько дней, а несколько десятилетий назад.

Подобное обращение из его уст покоробило. Он словно попытался возвратить меня в то время, когда я учился у него, верил ему, зависел от него. Но это время было безвозвратно утрачено. Как и мое доверие.

Заметив, что я не отвечаю, Учитель медленно поднялся и подошел ближе. Так, словно каждое движение давалось ему с трудом.

— Видишь, во что я превратился по твоей вине? — Произнес он, с укоризной глядя на меня выцветшими глазами, которые когда-то были темно-синими.

Он даже, кажется, в росте заметно уменьшился. Я подавил в себе непрошенный приступ жалости к этому человеку.

— Не по моей, — отозвался я. — Исключительно по своей собственной. Ты учил меня, что тайное ощущение собственной вины мы всегда прикрываем ненавистью, которая облегчает приписывание вины другому[1].

Он глянул злобно, исподлобья, отказываясь признавать мою правоту. Белки его глаз сверкнули в полутьме подземелья и мне захотелось брезгливо отвернуться и уйти. Но сперва нужно было решить, что же мне с ним делать.

— Ты сам себя накажешь! — Прокаркал он, схватившись одной ссохшейся рукой за железные прутья решетки. — Пророчество исполнится и ты погибнешь! И лишь я могу спасти тебя, только верни мне силу!

Я невольно поежился. В темноте от его слов и надрывных, завывающих интонаций слова прозвучали жутковато. Пришлось напомнить себе, что Рионтис бессилен, находится в заключении и магия к нему никогда не вернется. Он лишился ее полностью и погибает, пытаясь дать сам себе ложную надежду на возвращение безвозвратно утраченного.