Письма к детям

Кэрролл Льюис

Передай, пожалуйста, Джесси, что название, которое я не написал тогда для нее,— Тристан д'Акунья. Что мне особенно нравится в Джесси, так это ее послушание. Необычайное, хотя и несколько особого рода. Стоит мне сказать: «Зажги свечу», как она тотчас же погасит лампу. Заметила ли ты сегодня, что когда я сказал ей: «Джесси, выпрыгни из окна», она опрометью бросилась к двери?

Твой (какое слово полагается дальше по твоей новой форме? Ах, да, вспомнил!) любящий друг.

Привет твоим сестрам, кроме

Агнес Халл

Лашингтон Роуд, 7, Истберн 3 октября 1881 г.

Дорогая Агги!

Не думаю, чтобы я успел подарить тебе последнее издание «Ланрика» {35} . Попробуй поиграть в эту игру и сообщи мне, если сочтешь необходимым внести в нее какие-нибудь усовершествования.

У нас стоит сейчас великолепная погода, гораздо лучше, чем летом. Почему ты так быстро уехала? Без тебя так скучно, хотя у меня

сейчас здесь Марион, что несколько утешает меня, и кроме того, так как Марион не гуляет рано утром, еще одна дама, с которой я познакомился у моря. Мы с ней совершаем прогулки и беседуем. Интересно, много ли я смогу рассказать тебе о ней, чтобы все сказанное было чистой правдой и чтобы тебе не наскучило? Прежде всего, она уже в возрасте, живет в Исгберне, домом правит старый-престарый джентльмен. Он дедушка. (Его внучка (не могу сказать, есть ли у нее сестры или нет) — прелестная девочка, мой друг, лет ей 11-15.) Каждое слово, написанное здесь,— чистейшая правда, и если я добавлю (и это чистейшая правда), что зовут ее Джулией, то думаю, ты сразу поймешь, что не нужно задавать больше никаких вопросов.

35

Одна из игр со сложными правилами, придуманных Кэрроллом.— Примеч. пер.

Привет Эви.

Всегда любящий тебя Ч. Л. Д.

Марион Ричарде

Крайст Черч, Оксфорд 26 октября 1881 г.

Дорогая моя девочка!

(Подумать только! За всю свою жизнь я ни разу не начинал так ни одного письма!)

Марион. Не стоило начинать так и это письмо. Гораздо красивее было бы написать вместо «девочка» просто «Марион».

Я решительно не согласен. «Девочка» рифмуется с «белочкой» и «стрелочкой», а «Марион» — только со словом «аккордеон».

Но, разумеется, мне вскоре придется обращаться к тебе иначе: наша дружба началась так быстро (а это очень опасно), так внезапно (почти как железнодорожная катастрофа), что она просто не может не кончиться так же внезапно. Надеюсь, в будущем году мы будем при встрече только обмениваться рукопожатием, еще через год — поклоном, как только завидим друг друга на противоположных сторонах улицы.

Не думай, пожалуйста, будто я начинаю забывать тебя и поэтому ленюсь писать тебе письма. Ничуть! Просто я ужасно занят! Со всем этим преподаванием, проверкой домашних заданий, подготовкой лекций, писанием писем я иногда так запутываюсь, что едва могу отличить себя от чернильного прибора. Пожалей меня, дитя мое! Когда у кого-нибудь путаница в уме, это еще не так страшно, но когда дело доходит до того, что бутерброды и апельсиновый мармелад я отправляю в чернильницу, а перо обмакиваю в себя и наливаю в себя чернила, вот это действительно ужасно! Однако при всей моей занятости мне все же удалось напечатать несколько экземпляров правил «Ланрика», и я посылаю тебе 4 штуки: одну тебе, 3 остальные можешь раздать 4 своим друзьям. Один из моих учеников в этом семестре — настоящий негр, лицо у него черное, как уголь, и курчавые волосы. Мне придется прикрепить таблички на ведерке с углем и на моем новом студенте с надписями «Это ведерко с углем» и «Это он», чтобы знать, кто есть кто.

Большое спасибо твоей маме за письмо и проспект. Я как-нибудь ей напишу.

Неизменно любящий тебя друг

Ч. Л. Доджсон

Фрэнсиз Хардмен

Крайст Черч, Оксфорд 29 ноября 1881 г.

Ну скажи, пожалуйста, милое мое дитя, с чего ты взяла, что я непременно должен был ответить на твое письмо? Ведь я думал, что твое письмо было ответом на мое и сделал в журнале, где я регистрирую письма, соответствующую пометку. (Может ли быть ответ на ответ? Если да, то тогда может быть вопрос на вопрос. А коли так, то какой вопрос есть на этот вопрос? Ответь, дитя мое, и не вздумай отделаться чем-нибудь вроде «Не знаю, сэр».) Я должен снова перечитать твое письмо и посмотреть, на что в нем требуется ответить. Вижу! В нем сообщается, когда у тебя день рождения, и ты, конечно, ожидала, что я не удержусь от какого-нибудь милого замечания по поводу твоего возраста! (Позволь мне минуточку подумать. В разговоре с дамой, как мне кажется, нужно сделать вид, будто вы удивлены, узнав, сколько ей лет: вы, конечно же, думали, что она гораздо моложе.) Прости, пожалуйста, мою забывчивость. Итак, тебе исполняется пятнадцать лет! Не может быть! Ни за что не поверю! По стилю твоего письма я думал, что тебе пять лет! (Позволь мне минутку подумать. Это звучит как-то не так. Теоретически должен был получиться изящный комплимент, а практически почему-то звучит невежливо. Уберу-ка я лучше последнюю фразу. Да, так и сделаю!) Поразмыслив немного, я пришел к выводу, что просто убрать фразу — не совсем то, что мне хочется. Поэтому я прошу убрать целиком все мое замечание вместе с извинениями и заменить его следующим. Не может быть! Ни за что не поверю! Судя по твоему виду,

я думал, что тебе сто пятнадцать лет\ (Не знаю почему, но звучит как-то не так, как надо для юной девушки! Уберу-ка я лучше последнюю фразу.) Будь любезна, позволь мне убрать последнее замечание!

Прости за всю эту чепуху!

Я очень обрадовался, получив твое письмо. Большое тебе за него спасибо! Реджинальд передал мне вчера все письма. Приветы от Гейнор и Эми я возвращаю назад в том же виде, но несколько больших размеров (процентов этак на 10) и более теплыми (при температуре от 60 до 75 градусов). Письмо от тебя могло бы быть чуть менее официальным (например, без «наилучших пожеланий»), но я не жалуюсь.

Неизменно преданный тебе

Ч. Л. Доджсон

Агнес Халл

Крайст Черч, Оксфорд 2 декабря 1881 г.

Дорогая Агги!

Я хотел бы, чтобы лорд Чемберлен не так рьяно вмешивался в театральные дела. Когда я попытался было заказать ложу в «Корте» на комедию «Помолвленная», намереваясь сходить в театр вместе с мистером Сэмпсоном (взять с собой Алису), он тихо сообщил мне, что по новым правилам при посещении театра «число леди в компании должно быть равно числу джентльменов». «Но ведь тогда она будет отчаянно ссориться с любой другой леди, какую бы я ни пригласил в театр!» — взмолился я (это было личное интервью, не предназначенное для чужих ушей). «Попробуйте пригласить кого-нибудь из ее сестер»,— посоветовал мистер Сэмпсон. «О, это еще хуже! — воскликнул я.— Тогда они скорее всего станут драться!». В ответ мистер Сэмпсон улыбнулся и заметил: «В этом случае вы сможете обратиться к полиции. По новым правилам каждый десятый в зале — полисмен, и им даны строгие указания тащить в кутузку всякого, кто начнет выходить из себя». Я не смог заставить лорда Чемберлена изменить то правило, о котором упоминал мистер Сэмпсон, боюсь, что и тебе это вряд ли удастся, поэтому, ничего не поделаешь, придется тебе отправиться в театр вместе с нами. (Надеюсь, ни ты, ни Алиса не возражаете против общества мистера Сэмпсона?) Спектакль идет три дня: 14-го, 15-го и 20-го. Подходит ли вам какой-нибудь из них? Если подходит, то напиши! (С еще большей, чем обычно, присущей тебе пламенной энергией.) Остаюсь

всегда любящий тебя Ч. Л. Доджсон

Эдит Блейкмор

Крайст Черч, Оксфорд 27 января 1882 г.

Дорогая Эдит!

Очень признателен тебе за твое письмо, нарисованный крокус и подставку из бумаги. Очень жаль, что твоему отцу не стало лучше. Думаю, что когда наступит лето, тебе следовало бы посоветовать ему съездить в Истберн (ведь он так полагается на твои советы!). Тогда время от времени я буду иметь удовольствие видеть тебя в мой театральный бинокль на другом конце берега и смогу сказать себе: «А вот и Эдит! Я ее вижу. Но если она взглянет в мою сторону, то мне придется уйти домой, чтобы она меня не увидела».

А как по-твоему, что я сделаю на свой день рождения? Я закажу огромный сливовый пудинг\ Он будет такой большой, что его хватит на четырех, и я съем его у себя в комнате один до последней крошки. Доктор говорит, что он опасается за мое здоровье. Но в ответ на это я скажу прямо и без обиняков: «Чепуха!»

Твой любящий друг Ч. Л. Доджсон

Джесси Халл

Крайст Черч, Оксфорд 1 февраля 1882 г.

Дорогая Джесси!

Как тебе живется у мисс Хифи? Без «сцен», надутых физиономий и слез? Надеюсь, мисс Хифи не будет в обиде на меня за то, что я позволю себе привести несколько фраз из ее письма ко мне о тебе.

«Уважаемый мистер Доджсон!

...Боюсь, что Ваше предложение объединить Агнес и Джесси, дабы в классе было трое (вы и две ученицы), не заслуживает обсуждения... Еще одна причина состоит в том, что Ваша манера рисования совершенно не подходит Вашим ученицам — она просто будет им мешать. Агнес уже сейчас превосходит как художник Тинторето и Тернера и почти сравнилась с Милле, а Джесси (малышка!) рисует так, что Рафаэль (будь он жив) покачнулся бы. Неужели Вы думаете, мистер Доджсон, что Ваши рисунки, которым красная цена два с половиной пенни, могут висеть в одной комнате с их неподражаемыми картинами? Сама мысль об этом нелепа!.. Смею заверить Вас, что полотна Тернера, Рафаэля, Тициана и Рубенса не идут ни в какое сравнение с тем, что могут создать Агнес и Джесси!.. Милая Агнес в настоящее время все больше склоняется к домам. Когда я пишу «склоняется», то делаю это по зрелом размышлении, ибо должна признаться, что ее дома действительно склоняются в одну сторону, а дым валит из трубы прямо-таки каменный. Кроме того, она считает, что деревья должны быть похожи на клубки пряжи, но все это мелочи... Малышка Джесси предпочитает рисовать фигуры — детей и животных, и почти всегда число пальцев на руках и ногах оказывается правильным. А если Вы научитесь различать коров и уток, то не сможете не признать, что нарисованы они премило!»