Письма к отцу
Шрифт:
Я думала о папе, я не знала, как он умирал, что чувствовал в этот момент, осознал ли собственную смерть, представлял ли меня? В детстве меня успокаивало, что последней мыслью отца должна стать мысль обо мне, и вгоняло в тревогу, что он мог подумать о моем брате, о первой жене, о последней влюбленности, о ежедневнике, оставленном в его секретере, о любимой книге, о каше, съеденной за завтраком, о планах на следующий – не случившийся – день, о запахе акации, доносящемся с набережной в его двадцатый день рождения, о маме… Я ревновала папу к его последней мысли, я хотела, чтобы он любил меня больше других, даже больше брата и мамы.
Глава шестая
От безмыслия к бессмыслице
Это было последнее лето перед окончанием института. Она осталась в одиночестве в студенческом
Распахивала окно, садилась на подоконник, курила и наблюдала за тем, как капли дождя разбиваются о листья дуба, видевшего не одно самоубийство из окон общежития творческого вуза.
Она открыла книгу, в странном порыве схваченную в книжном – обычно такого с ней не случалось. Книга была литературоведческой, собранием статей исследователя русского зарубежья. Ей никогда не нравились филологи, лингвисты, текстологи – почему-то всегда казалось, что это люди с неудавшейся личной жизнью, нашедшие отдушину в чужой судьбе, стремящиеся натянуть на себя маску, только бы не выглядеть уязвимыми, нелепыми, смешными, бездарными. Но с этим собранием статей случилось что-то особенное – она читала их взахлеб, улыбаясь, делая заметки на полях, в основном – восклицательные знаки, смайлики, иногда выводила «вау» и «ахаха». Она впервые в жизни видела человека, который говорил о литературе человеческим языком, который был влюблен в своих персонажей (она тоже была в них влюблена – ничто не занимало ее в то лето сильнее мемуаров русской эмиграции). Ей казалось, что они знакомы миллион лет, будто бы учились в одном институте, жили в одной квартире, гуляли по одному Монпарнасу сотню лет назад.
Последнее лето перед окончанием института было полно тревоги о будущем: а что, если не получится написать диплом или – еще хуже – его раскритикуют? Что, если не получится найти жилье и придется возвращаться в родной город? Что, если не будет вакансий и придется умирать в нищете в двадцать лет? Она знала, что ей неоткуда ждать помощи – она сама несет ответственность за свою жизнь, самостоятельно принимает решения.
Она избегала тревоги, растворяясь в ироничной интонации незнакомого литературоведа, а затем открывала ноутбук, заходила в соцсети, листала страницы друзей, однокурсников, пульс становился чаще, как и дыхание, руки начинали дрожать, надо пить меньше кофе, пятая кружка, а сейчас только четыре часа дня, она смотрела на фотографии знакомых, и ей казалось, что у них все хорошо, их жизнь стабильна, их дипломы написаны, а госэкзамены не волнуют; конечно, она отдавала себе отчет в том, что это ее фантазии и каждый проживает, вероятно, еще больший ад, чем она, но ничего не могла поделать с липким чувством чужой успешности и чужого – иллюзорного – уюта, который возникал при взгляде на отфотошопленную фотографию в фейсбуке [6] .
6
Продукт компании Meta, признанной экстремистской на территории Российской Федерации.
Она открывала ворд – пыталась сесть за диплом, то и дело отвлекаясь на слог остроумного литературоведа, он как будто бы стоял рядом и поддерживал, говорил: ты сможешь, я в тебя верю, ты молодец, у тебя все получится. Она оканчивала Литературный институт, ее дипломом станет повесть, которую она должна представить мастеру, двум оппонентам и председателю комиссии. Она знает, что консервативная комиссия может сказать, что у нее нет никакого жизненного опыта, что ее произведение вторично, что в прозе много штампов и клише (хотя она следит за тем, чтобы не было ни единого штампа и клише). В повести она пытается рассказать о той растерянности, которую ощущает, намекнуть на то, как первое постсоветское поколение – российские миллениалы – оценивают текущую политическую ситуацию сегодня, в 2012 году; она знает, что очень хочет понравиться и старается быть в тексте не-собой; всякий раз, открывая ворд, думает о том, какой бы хотели ее видеть литинститутские консерваторы, всякий раз, закрывая ворд, сознает, что у нее не получилось такой стать.
Писать повесть было непросто – она думала, что одиночество (в большом городе, в студенческом общежитии) и свобода (от работы и учебы) помогут ей сосредоточиться на тексте, но мысли расплывались, ей хотелось с кем-нибудь поговорить, чтобы собрать их в кучу. Она гуляла по летним московским бульварам, сидела с ноутбуком в кофейне, наблюдала за людьми. Вспоминала о том, что когда-то любила придумывать истории, глядя на засыпающих в трамвае, спешно просящих счет, кричащих на ребенка на детской площадке, но все это – чувственное, писательское, детское – куда-то испарилось. Ее чуть не стошнило, когда однажды в метро к ней подошла девушка, держа в руках книгу, и попросила ручку: «У меня стихотворение пришло, срочно нужно записать», – стала записывать что-то на форзаце книги Франсуазы Саган.
Она завидовала этой девушке – ей бы тоже хотелось вернуться в ту наивность, в ту легкость, от которой она тогда – в прошлом – мечтала избавиться.
«У вас такая лирическая курсовая, это очень ценная способность – лирический взгляд на мир», – говорил ей один из ее преподавателей. Она радовалась этой оценке, потому что – во-первых – редко кому-то доверяла собственные тексты (а курсовая – хоть и научный, но все же текст), а во-вторых – этот преподаватель был единственным человеком, которому хотелось показывать то, что она пишет. Ей казалось, что между ними есть ментальная связь или что-то вроде того. Ее смешило, что так думало о себе и этом преподавателе большинство ее однокурсников. Она опоздала на зачет по курсовым и не слышала, что он говорил другим, но почему-то была убеждена в том, что он похвалил только ее.
Однажды, сидя с ноутбуком в круглосуточном «Кофе Хаузе» неподалеку от дома, она поймала себя на мысли, что пишет повесть, представляя, что ее прочтет только он – этот преподаватель. Она вспоминала о том, что у него есть маленькая дочь, а ему уже много лет, что, когда дочь станет совершеннолетней, он может умереть естественной смертью, ведь мужчины редко живут дольше семидесяти, впрочем, как и женщины, но будет больно, если он умрет раньше, это станет трагедией как для дочери – маленькой, обаятельной, непослушной, – так и для нее, тоже – в прошлом – дочери, тоже – когда-то – маленькой, обаятельной, непослушной.
Она вспомнила, как однажды попала на лекцию к отцу – в детском саду травили тараканов, мама уехала на курсы повышения квалификации, а бабушка к тете, в Москву. Папина студентка забрала ее из садика, показала воспитательнице бумагу с размашистой подписью, горделивой, отцовской, привела в аудиторию, посадила на последний ряд, дала листы бумаги и фломастеры, а сама пересела поближе к лектору, к ее отцу. Она не хотела рисовать на бумаге фигуры, она вообще терпеть не могла рисовать, и папа должен был догадаться, он должен был объяснить своей студентке, что его дочь не собирается рисовать уродскими фломастерами в длинном помещении, где парты похожи на гробы, а акустика такая, что она слышит отцовский голос рядом с собой, но отец не рядом, он там, далеко, около первой парты и странной студентки, которая смотрит на него влюбленными глазами, которая завороженно продолжает за ним фразы, которой он доверил бумагу с размашистой подписью.
Отец и этот преподаватель сливаются в одного человека – насмешливого, упертого, циничного, критически настроенного, говорящего банальности с видом великих истин. Иногда она ловила себя на мысли, что походит на ту студентку с первой парты, за которой с недоумением наблюдала на отцовской лекции. Она ненавидела себя за это, но – непроизвольно – записывала фразы этого преподавателя в тетрадь, чтобы потом – перед сном – их перечитать.
Лет в двенадцать она залпом прочла «Триумфальную арку», подчеркивала понравившиеся выражения, в четырнадцать случайно обнаружила книгу и удивилась тому, какие банальности подчеркивала, смеялась над собой, изучающей жизнь по чужим афоризмам. Что-то подобное она испытает после того, как окончит институт и найдет тетради с цитатами преподавателя.