Письма Непокорного. Том 1
Шрифт:
Я был удивлён и огорчён твоим письмом. "...ибо мне кажется, что ты нашёл время для того, чтобы использовать золотую жилу Уотсона". Рискую показаться самонадеянным, но именно Уотсон давал мне новый импульс, и неоднократно. Я никогда не просил у него работы. Это против моего темперамента -- "использовать" людей как бы то ни было. И также против моего темперамента использовать дружбу "в интересах". (...)
Есть ещё и другие моменты, где я не согласен с тобой, но эти более серьёзные, чем остальные.
Если "Приключение" состоит в том, чтобы ждать "фортуны десять лет", как ты мне пишешь по поводу Уотсона; если оно состоит в том, чтобы "жениться на богатстве Бразилии"... это не по мне. Если
В заключение, ты пишешь, что я имею целью заделаться "поэтом или хвастливым фарфароном"... возможно, я "глупый осёл", имбецил, и к сожалению не поэт, но за мной числится достаточно актов истинного мужества, чтобы не нуждаться в попытках стать "фарфароном". Приключение, свобода -- это не вопрос "большой удачи и крупного состояния". Свобода в другом -- я был свободным человеком в лагерях. В Гвиане, хоть и без гроша, я познал Приключение.
Когда ты пишешь мне, что надо "спуститься на землю и твёрдо встать на ноги*" -- я отвечаю тебе,что не собираюсь твёрдо вставать на что бы то ни было.
Конечно, на время Х, когда я буду с Уотсоном, ты можешь положиться на меня, и если я смогу привезти тебя в Бразилию, то сделаю это с радостью (без уверений в преданности) -- но не думаю, что для этого тебе нужен буду я. В конце июля попробую разобраться с Министерствами по поводу этого дела с культивированием мака. В следующий раз напишу тебе о Бразилии и расскажу, какие у тебя могут быть шансы преуспеть в том, что я о тебе знаю (но не думаю, что это будет как-то связано с культивированием). Надеюсь, у меня будет возможность показать тебе, что моя дружба бескорыстна.
Конечно, я также огорчён -- огорчением чисто платоническим!
– - узнав, что твоё дело лопнуло... Послезавтра я ужинаю с Уотсоном и исполню твоё поручение.
Твой друг
Б.
U
(Вероятно, последнее письмо Бернара д'Онсие привело Сатпрема в отчаяние, так как он в некотором роде ставил в абсолют как дружбу с ним, так и его действия. Нижеследующее письмо обращено к другому отчаявшемуся, который хотел застрелить Сатпрема из револьвера в один из вечеров 1950 перед его отъездом в Гвиану, потому что Сатпрем противопоставлял отчаянию жизнь и приключение).
Рио, июль [1952]
Жаку
Жак
... Я помню только, что вы мне брат по боли. Я пребываю в том моменте, когда находишься на пределе боли, на пределе всего, когда мы бьёмся только для того, чтобы отсрочить момент -- я не знаю чего, малодушия или надежды. О, не волнуйтесь, Жак, я не собираюсь кончать со всем этим. Мне предстоит прожить ещё немало дней. То, что я пережил в концлагерях, длилось дольше.
Однажды вы мне писали "любовь это акт отчаяния духа" -- но когда не остаётся больше ничего, никаких актов духа, чтобы
Когда я вышел из лагерей, то был полностью опустошён. Вы понимаете, рождаешься в двадцать лет в пустом мире. Среди всего этого разгрома осталось только воспоминание о необычайной РАДОСТИ, испытанной однажды, когда я, полумёртвый, был лишён всего. Как вам рассказать об этой Радости? Это было рождение другого мира; небытие, а потом внезапно эта непостижимая радость, как будто я находился в центре вещей, в их сердце, это было бесконечное господство, ясность, переполняющая сила... Мне казалось, что я вышел из лагерей только для того, чтобы осуществить эту радость, найти её и установить в себе. Мне казалось, что я обнаружил живое, лучистое сердце существования сквозь всю его жестокость и абсурдность -- как будто человек живёт и экспериментирует только для того, чтобы однажды прийти к ЭТОМУ.
С тех пор, с момента лагерей, с момента этой радости, я не знал отдыха. И когда я возвращался назад, к своему прошлому, мне казалось, что это была та же радость, которую преследовал необузданный ребёнок, которым я был, когда мчался как сумасшедший через поросшие травами поля, разрываясь от счастья -- та же радость, которую преследовал бесшабашный юноша на своём маленьком паруснике. Было ли это чем-то иным, другой вещью, которую я искал в немецких застенках в Бордо?
– - и всегда, осознавал я это или нет, радость эта открывалась только на последнем дыхании -- как будто её нужно было спровоцировать, вынудить к проявлению. Думаю, теперь я понимаю, что означает фраза "отдать душу" ["испустить дух"].
С самых лагерей я не прекращал преследовать этот живой источник, который я разгадал, ощутил. Мне казалось, что требуется оставить ВСЁ, пожертвовать ВСЕМ ради него. Но впрочем, уже не было речи о том, чтобы чем-то "жертвовать", ибо меня ничего уже не интересовало, кроме этого. С тех пор я не переставая искал тот момент, когда на пределе всех ресурсов ДОЛЖЕН выплеснуться этот единственный источник -- это было, это стало чем-то вроде жара, лихорадки крайней нужды, крайних лишений. Я не переставая стремился к тому, чтобы избавиться от всех связей, отношений, дабы найти единственную Связь с наиважнейшим, с этой сущностной радостью, этим состоянием глубинного братства с миром. Какое значение могло иметь для меня "всё остальное"? Я вышел из лагерей только ради этого. А "всё остальное"... впрочем, не осталось ничего.
О том, как протекала моя последующая жизнь, вы более-менее знаете. Я уволился из службы Колоний, покинул мирное убежище в Гималаях, покинул Гвиану, а теперь покидаю Рио. Всякий раз, когда я намеревался "отвлечься" от этого наиглавнейшего, всякий раз, когда я встречал тихую гавань покоя, компромисс, я тут же уезжал.
В то же самое время, когда я обнаруживал в себе эту необычайную "надежду", одновременно меня втягивало в борьбу с великим отчаянием -- всё происходило так, будто эта сила вызывала другую, противоположную, силу; будто эта вещь рождала соответствующую ей силу разрушения. И лишь в опиуме я находил некоторое успокоение, безмятежность, но я отказался от интоксикации опиумом, как и от всего остального, после четырёх лет непрерывного курения. Я смог найти некую иную форму интоксикации в усилиях, которых требовала работа в джунглях Гвианы, но я отказался и от джунглей.