Письма полковнику
Шрифт:
И снова о крысах… блин, где она была раньше?! Помахав Толику, Машка решительным жестом пресекла его попытку изменить траекторию, отступила назад, за вертящееся зеркало, и тут же растворилась в мельтешении огней и тел.
Здравствуй, папа!
Спасибо, что прислал мне газеты, это замечательная идея! Действительно, ты же не можешь много писать, и с моей стороны абсолютно нелогично ждать от тебя подробного отчета об обстановке в Исходнике. Лучше пиши о себе, о здоровье, о том, чем ты занимаешься, о чем думаешь… Хотя, знаешь, из газет я и о тебе узнала много нового, чего ты сам из скромности никогда бы не написал. Тебя там так любят! Я так рада за тебя, папа!
У меня последнее время вообще, ты уже, наверное, заметил, совершенно радужное настроение. Ну, во–первых, Миша вернулся. Он взял отпуск, и мы теперь целыми днями летаем вдоль побережья, лазаем по пещерам, отдыхаем на пляжах, гоняем наперегонки по морю на водных крыльях и драконах. На диких, разумеется. Драго у нас сидит дома, он теперь на особом режиме, осталось ведь всего каких–то пару месяцев!
Драго просто не узнать. Я не в том смысле, что живот, хотя знаешь, в окно он теперь категорически не пролезает! Да, собственно, он и летать практически перестал, разве что чуть–чуть, по лестницам, ступенек он с детства не любит. Он очень изменился внутренне. Стал очень серьезный, задумчивый, и вместе с тем такой счастливый, аж светится! Мы с Мишей каждый вечер его навещаем, разговариваем обо всем на свете. При свечах в тезеллитовых подсвечниках, от них тепло и свет неимоверные, не просто освещение и нагрев, а ощущение уюта, чуда. Нам в спальню я обязательно поставлю такие же… ой.
Да, так я писала о Драго. Миша его спрашивал, хочет ли он инициировать ребенка. Знаешь, Драго так странно ответил… Он сказал, что теперь уже поздно не хотеть; а почему поздно, драконов же, насколько я знаю, инициируют после рождения? У Драго полная свобода выбора, и он об этом знает, но у беременных же всегда какие–то причуды… Миша пообещал, что сам подберет маленькому личность. Я думаю, мы с ним вместе будем подбирать. Так интересно!
Пару дней назад мы были на дне рождения у Панчо Мартеса, я тебе о нем писала, это приятель Миши, очень хороший парень. Собрались практически все разработчики, и вышел страшный конфуз, потому что один из них оказался Лынин. Помнишь его? Разумеется, он меня сразу узнал и тут же обратился «ваше высочество»… была немая сцена. На Панчо, а ведь это он мне рассказывал про перспективы и нереализованные возможности Среза, вообще было жалко смотреть. И смешно. Зато теперь не надо притворяться. А то, если честно, меня это слегка напрягало.
Они, разработчики, после лынинского разоблачения сначала тоже сидели напряженные, как будто не знали, о чем говорить, кроме погоды. Но потом выпили, расслабились… Вообще постороннему человеку слушать, о чем говорят разработчики, — всё равно что пытаться понять неинициированного дракона. Нормальных человеческих слов — три–четыре на целую фразу. Другое дело, что я уже не совсем посторонняя и кое–что, разумеется, поняла. Но Миша не советует об этом писать, ему кажется, что тебе оно будет неинтересно.
А с завтрашнего дня мы снова начинаем работать. Хватит уже, целых две недели отдыхали…в смысле, Миша. А у меня самой такое чувство, что я отдыхала всю свою сознательную жизнь… ты понимаешь, о чем я. Да, я училась, конечно. Но всё, что у меня есть — целый Срез! — добыл, заработал, завоевал для меня ты. Но теперь всё будет по–другому. И ты уже очень скоро поймешь, что я имею в виду.
Завтра мы вылетаем на разработку Лынина. Там перспективная аномалия, но у Лынина с Мишей небольшой конфликт насчет ее эксплуатации… в общем, на месте разберемся. Я тебе потом напишу,
До свидания! Жду твоего письма. И газет пришли еще, очень интересно. Если честно, жалко немножко, что я никогда там, у вас, не была… ладно, не думай об этом.
Целую!
Твоя Эвита.
02.06.18.
P.S. Миша просил пока тебе не писать, но я все–таки… Это будет наш с тобой секрет, хорошо? И одновременно мой с ним. Так здорово!
В общем, мы, наверное, поженимся.
ГЛАВА IV
— Тю! А если я его боюсь?
— Как на него вообще залазить?
— Как–как! Как на… вы здесь пи–ип поставьте, хорошо?
— Ой, девки, щекотно! А куда смотреть?
— Работаем на камеру! Теперь на фотографа! Да не на эту камеру, дура, сюда, на меня!
— Следующая! В темпе, в темпе!
— Чего расселась, ты одна тут, что ли?
— Ой–ой–ой, какие мы умные! А чего сама первая не полезла, а?
— Девочки, правда, не мучайте животное! Он же не вынесет двоих… Бе–е–едненький!
— Там небось центнер с копейками.
— Сама ты центнер! У меня, если хочешь знать, сорок восемь всего! И 84–55–86!
— Ага. И это только голова.
— Слушайте, он, кажется, взлетает… девки, я боюсь!.. А–а–ай!!!
— Стоп–стоп–стоп! Никуда не годится. Сначала!
Солнце светило остервенело, как двойной набор телевизионных прожекторов. Синее–синее небо отражалось в синем–синем море. Худющий, и вправду замученный с виду дракон сверкал чешуей на солнцепеке. Девчонки сгрудились вокруг, все в одинаковых верховых прикидах: черное кожаное мини со стразами и металлической фурнитурой, из–под жилеток выглядывают красные кружевные бюстгальтеры, на ногах сапоги до колен на высоченных шпильках и со шпорами. Плюс экстремальный макияж и маленькие плетки–двухвостки в руках, которыми одни чесались, другие пробовали обмахиваться, третьи шпыняли несчастного дракона, а кое–кто — конкретно Олька и Каролина — стегали друг дружку, сначала в шутку, а теперь уже весьма по–взрослому.
Марисабель благоразумно держалась в стороне. Во–первых, в тени от петеэски. Во–вторых, подальше от конкретно пропотевших назло антиперспирантам и дезикам девок. А в–третьих, без Федора всё равно не начнут. Пускай себе порепетируют, потренируются. На кошках драных.
— Почему опять посторонние в кадре?! В этом бардаке кто–то вообще отвечает за посторонних? Смирнов! Где, я спрашиваю… Очистить мне площадку, живо!!!
Вообще–то левый народ вел себя вполне прилично. Правда, еще с утра один дедок попытался вякнуть нечто возмущенное насчет телевизионщиков, отгородивших себе добрый кусок набережной, но в широких массах понят не был. Народу нравилось. Народ обступил съемочную площадку плотным кольцом, время от времени кто–нибудь пытался поднырнуть под символическое заграждение: ну интересно же! Если б сама Марисабель вот так случайно напоролась на съемки подобного шоу, она по–любому пролезла бы на площадку. И даже в участницы, без всяких там предварительных отборов!
Очкастый Смирнов турнул подальше двух мужиков в майках и белых шортах, вовсю обсуждавших драконьих наездниц и их сексуальные костюмы; вот кретины, знали бы, как в ней жарко, в этой долбаной коже! Жилетку Марисабель давно сняла, оставшись выше пояса в красных кружевах и крестике из четырех ненастоящих рубинов, но с юбочкой и сапогами ничего нельзя было поделать. Хоть бы под ними сыпь не выступила, что ли. Но смотрелось действительно супер, тут мужики не ошибались. И на ней — в десять раз суперовее, чем на других.