Письма с войны
Шрифт:
– Он будет почти подростком, когда я увижу его в следующий раз.
Брюнетка тихонько хмыкнула в ответ.
– Едва ли, – она нахмурилась, увидев, что Генри едва не врезался в пару, толкавшую свои чемоданы. Быстро извинившись, Реджина подозвала сына.
Малыш послушно подбежал к ним, слегка покачиваясь от головокружения, и схватил женщин за руки:
– Что мы тут делаем, мамочка?
Прежде, чем они успели ответить, на информационном табло загорелась надпись,
– Скоро начинается посадка на рейс 5628.
Реджина быстро поймала взгляд Эммы. Зелёные глаза, лучившиеся счастьем последние несколько дней, теперь глядели уныло, и задорные искорки в них потухли. Блондинка присела на корточки перед мальчиком, всё еще державшим их за руки.
– Эй, приятель, – осторожно начала она, заранее готовясь успокаивать ребенка, – помнишь, что я работаю, чтоб победить плохих парней?
Он понимающе кивнул, и слишком большая кепка съехала вперед, скрывая пол лица. Солдат рассмеялся и поправил её, заправляя челку Генри под козырёк, чтоб она не падала на глаза.
– Я должна возвращаться на работу.
Он нахмурился и сморщил нос совсем как Реджина, когда что-то её озадачивало или расстраивало. Сейчас младший Миллс был так похож на мать, что никому и в голову не пришло бы, что Реджина усыновила его.
– Когда?
– Скоро. Сейчас.
Он скрестил руки на груди и надулся:
– Нет.
– Генри… - Реджина видела, что нижняя губа сына дрожит, а щеки уже пошли красными пятнами. Все признаки приближающейся истерики налицо.
– Нет, – настойчиво повторил мальчик.
– Прости, пацан, но я должна.
Он топнул ногой:
– Но ты же только приехала! – это прозвучало достаточно громко, чтоб на них начали обворачиваться.
Генри выкрикнул то, о чем думала сама Реджина, и в глубине души она не только понимала сына, но и готова была похвалить его за то, что он настаивает на своём. Но страдание на лице Эммы отражалось слишком ясно, так что Реджина наклонилась к сыну настолько, насколько позволяла узкая юбка, и попыталась его успокоить:
– Родной, помнишь, мы говорили, что кричать нельзя?
– Но мама! – не удержавшись, Генри всё-таки заплакал и бросился к Эмме, всхлипывая и колотя кулачками ей в грудь.
– Эй, – успокаивая, Эмма крепко обняла его, беря на руки, – всё будет хорошо, Ген. – Кепка упала на пол, рюкзак лежал позабытый у ног солдата. Блондинка поцеловала Генри в висок, подбородком отодвинула пряди, упавшие на лицо, и поцеловала в щеку. – Я скоро вернусь.
Уткнувшись ей в плечо, он шмыгал носом и не поднял головы, даже когда Реджина погладила его по спине.
– Два дня?
– Больше – нахмурилась Свон.
– Пять? – всхлипнул он, всё-таки посмотрев на неё.
Прижавшись
– Больше, – тихо сказала она. – Но ты должен обещать, что не будешь слишком сильно без меня расти. Я уже и так с трудом тебя обнимаю, таким большим мальчиком ты стал.
– Значит, мне можно не есть зелень? – с надеждой спросил Генри.
Эмма и Реджина грустно рассмеялись, но все же брюнетка строго посмотрела на сына:
– Нет уж, вы будете есть овощи и зелень, мистер.
Эмма готова была расплакаться и глубоко вздохнула, с благодарностью посмотрев на Реджину, когда почувствовала, что женщина успокаивающе гладит её по спине так же, как Генри.
– Эй, малыш, – все трое повернулись и посмотрели на мужчину средних лет, который, судя по его хаки шортам, гавайской рубашке и панаме, собирался лететь в Орландо. Он наклонился к Генри и посмотрел ему в глаза.
– Твоя мама очень-очень храбрая, ты знаешь это?
Генри кивнул, крепче обнимая Эмму.
Мужчина выпрямился и улыбнулся Эмме:
– Спасибо Вам, – почтительно кивнул он.
Девушка кивнула в ответ, проводив его взглядом, когда он направился к терминалу, и только когда она повернулась к Реджине, всё еще успокаивающей Генри, до Эммы, наконец, дошел смысл сказанной незнакомцем фразы. Может, он не заметил брюнетку, а может быть, это просто не волновало его. В груди стало тесно от сознания того, что она теперь не просто Капрал Свон, но сейчас мысль об отъезде казалась и вовсе невозможной.
– Начинается посадка на рейс 5628.
Эмма нагнулась, спуская Генри с рук и, взяв его личико в ладони, стёрла слёзы со щек:
– Мне нужно идти.
Он надулся в ответ, но не попытался уговорить её остаться.
– Можно мне обнимашки? – она широко раскрыла объятия, выжидающе глядя на него, но Генри стоял, скрестив руки и выпятив нижнюю губу.
– Ох, – блондинка начала медленно сводить руки вместе, – обнимашки скоро закроются, кому-то лучше поторопиться.
Мальчишка стоял, пытаясь сохранить непреступный вид, но, когда руки Эммы уже почти встретились, заканчивая движение, он не выдержал и, бросившись к ней, развел их обратно, крепко обнимая её:
– Я люблю тебя, Эмма.
На этот раз Свон позволила влаге, подступившей к глазам, скатиться по щеке слезинкой. Обычно все думают, что солдаты – большие, сильные дяди и тёти, которые не чувствуют боли, не показывают эмоций, но если служба чему-то и научила Эмму, кроме дисциплины и долга, так это тому, что солдаты чувствуют всё и даже острее, чем обычные люди. Когда ты каждый день рискуешь собственной жизнью, когда неверное решение может привести к смерти, твоей, твоего друга или мирного жителя, это накладывает отпечаток на твою личность. Отпечаток, от которого никогда не избавиться. И только контроль над эмоциями позволяет большинству солдат вернуться домой живыми.