Письма с войны
Шрифт:
Реджина ступила на только что отполированный лёд и протянула Генри руку:
– Хочешь, возьмём пилон, дорогой?
Прикусив кончик языка, мальчик осторожно сделал маленький шажок, став на лёд одной ногой, но этого оказалось достаточно, чтоб тут же потерять равновесие и поскользнуться.
– Ой-ой-ёй! – пытаясь не упасть, Генри отчаянно вцепился в ногу Реджины, которая тут же наклонилась, чтоб подхватить его под руки.
– Думаю, нам
– Нет, – упрямо возразил Генри, – я сам могу.
Реджина нежно улыбнулась и, взяв его за кончики пальцев и наклонившись, поехала чуть впереди. Генри ехал за ней, делая крохотные шажки.
– Молодец, Генри! – крикнула, проезжая мимо, присматривающая за своими воспитанниками Тина.
Обрадовавшись похвале, Генри радостно улыбнулся и повернулся, чтоб помахать в ответ. От резкого движения рукой его туловище снова потеряло равновесие, и, покачнувшись, он громко шлёпнулся на лёд. Нижняя губа мальчика моментально начала дрожать, а к глазам подступили слёзы, хотя заплакать он был готов, скорее, испугавшись неожиданного падения, чем от боли.
– Генри! – испугано ахнула Реджина и присела, пытаясь поднять его и одновременно сохранить равновесие.
Малыш скривился, заливаясь краской, и Реджина знала, что за этим последует. В следующую секунду его рот широко раскрылся, и каток огласился громким воплем. Заливаясь слезами, он забрался к маме на руки. Реджина легко притянула его к себе и встала, но ехать по катку с плачущим ребёнком на руках было сложнее, чем бежать марафон на шпильках. Она была единственной, кто шел к выходу, остальные десятеро детей и их родители неуклюже катались. Едва успевая извиниться, Миллс объезжала их, держась ближе к бортику. Наконец, они с Генри подошли к трибунам.
Мальчик всё еще плакал, держась за запястье. Усадив его на скамью, Реджина взяла его за руки, испуганно осматривая:
– Где болит, дорогой?
Он протянул руку, показывая покрасневшую ладошку, и брюнетка мысленно отругала себя за то, что не заставила сына надеть перчатки.
– Хочешь, пойдём домой?
Генри покачал головой, постепенно успокаиваясь; шумно вздохнув, он утёр нос тыльной стороной ладони.
– Уверен? Тогда, может, чуть-чуть посидим?
Он снова покачал головой, уже более уверенно и, насупившись, быстро вытер слёзы, стараясь показать, что он в порядке и может вернуться на лёд.
– Генри, я знаю, что ты уже большой мальчик…
– Я смогу, – решительно перебил её Генри. Он произнёс это таким не допускающим возражения тоном, что ни у кого в этот момент не возникло бы сомнений в том, чей Генри сын. Реджина не смогла сдержать лёгкой, полной материнской гордости улыбки.
Кивнув, она помогла ему встать. Крепко взявшись за мамину
– Вот так, – подбодрила Реджина сына, преодолевающего миллиметр за миллиметром.
Он поскользнулся и упал на колено, но не разрешил ей поднять его, вместо этого Генри схватился за бортик и, покачнувшись, поднялся сам, гордо улыбнувшись. Реджина ехала впереди, повернувшись к Генри лицом и протянув ему руки, маня за собой. Внезапно она вспомнила, как когда-то вот так же учила своего девятимесячного сына ходить. Брюнетка улыбнулась этим мыслям. Удивительно, как, казалось бы, самые незаметные моменты превратились в самые дорогие воспоминания.
– Помедленнее, Генри. Не спеши.
Увидев, как Генри отпустил бортик, Реджина едва не закричала, но сдержалась, когда малыш, выставив вперед одну ногу, сосредоточено сморщив нос, медленно поехал к ней. На секунду он потерял равновесие и покачнулся, но ему удалось устоять на ногах. Однако внезапное движение придало его туловищу импульс и остаток пути в объятия мамы он пробежал бегом.
– Я сделал это! – радостно воскликнул он, обнимая её за шею.
– Да, ты сделал это, – просияла Реджина, звонко чмокнула Генри в щеку. – Ещё разок?
К концу часа Генри самостоятельно объехал каток, упав всего пару десятков раз. Он очень гордился собой, а Реджина радовалась не только его успехам, но и тому, что всё обошлось без отрезанных пальцев и рук, учитывая, насколько у коньков острые лезвия. Она только немного помогла ему спуститься с катка. Когда они вместе с остальными шли в раздевалку, после которой должны были отправится в кафетерий, который Тина заказала для них на время ланча, Генри вдруг спросил:
– Мы расскажем Эмме, что я научился кататься на коньках?
Реджина на секунду замерла, стараясь не показать эмоций, моментально накрывших её при звуке имени солдата. Она не должна показывать сыну ничего кроме радости. Миллс так переживала из-за их с Эммой стычки, что даже не подумала, как может отразиться на Генри возможное исчезновение девушки из их жизни. Это нервировало её, пугало и волновало одновременно.
– Конечно, расскажем, дорогой, – наконец ответила она.
– Мы можем вместе покататься, когда пойдет снег, а потом можем слепить снеговика, и сделать снежных ангелов, и выпить горячего шоколада, и поесть снега, – оживлённо тараторил малыш, пока мама, усадив его на скамью, снимала с него коньки. Услышав последнюю фразу, Реджина вопросительно посмотрела на сына, но Генри был слишком взволнован и не заметил этого. – Я куплю ей коньки на Рождество, и мы пойдём кататься!
– Да? – весело переспросила Реджина.
– Ага, – упрямо кивнул головой Генри.