Письма живых
Шрифт:
— Господин поручик, простите за любопытство, — с верхней полки светилась голова капитана.
— К вашим услугам.
— Вижу, вы из мореманов. На каком флоте служите, имею любопытство?
— На Северном. Палубник.
— Очень рад, — лицо капитана озарилось улыбкой. — Моя эскадрилья в составе 6-й Воздушной. Вместе деремся.
— Базируетесь на Мартинику или Барбадос?
— Британская Гвиана. Тяжёлый бомбардировочный полк.
— Ого! — непроизвольно сорвалось с языка. — Вас сопровождать не приходилось, а вот с вашими антиподами с другой стороны встречался.
— Нас
— В воздухе видел, сам не летал. Как понимаю, это что-то вроде «Лайтнинга»? — поезд в этот момент заскрипел тормозами, лязгнули сцепки, видимо приближаемся к станции. — Кстати, вы в отпуск или из отпуска?
— Ни то, ни другое. Командировка в Ярославль, затем Казань. На заводы.
Разговор быстро заглох. Перекинулись еще парой незначащих фраз, затем Кирилл отвернулся к окну. Поезд действительно выползал на пути вокзала большого города. Вот и повод размяться, подышать свежим воздухом, пробежаться вдоль прилавков и коробейников. Хоть просто выйти на перрон, чтоб потом с чистой совестью говорить, что бывал в городе Н-ске. В том самом легендарном городе, куда любят помещать своих героев романисты, но которые не найти на карте.
Отпуск заканчивается. На душе легкая грусть. Бесполезно гадать, когда в следующий раз увидишь тихий патриархальный Чернигов. Зато впереди Петербург. Мысли опять скакнули в сторону, Кирилл вспомнил как встретился со своей новой сестренкой.
По возвращению на Балтику «Выборг» встал у стенки Путиловской верфи. С отпуском и орденом командиры не обманули. Молодому геройскому летчику присвоили очередное звание, дали увольнение на три дня проведать столичную родню, а затем еще десять дней отпуска плюс дорога на Чернигов. Боря Сафонов по дружбе шепнул, что впереди будут еще увольнения. На верфи приводят в порядок силовую установку и довооружают корабль. Работа не на один день.
Тогда на крыльце дома дяди Вани Кирилл невольно остановился, все не решался нажать кнопку звонка. Да, по телефону звонил родным, предупредил, уже знал, маленькую Юлю семья приняла, ее любят, заботятся, тетя Лена наняла учителя русского языка. И все равно немного боязно.
Дверь открылась. На пороге встретили с объятьями
— Здравствуйте, — четко выговорила маленькая девочка с серьёзным лицом и живыми глазами. — Вы мой Bruder? Mein брат?
— Здравствуй, сестренка. — Кирилл замялся, не знал, как вести себя дальше.
Так бы и стоял, нелепо улыбаясь и пожимая плечами. По счастью на помощь пришли дедушка и тетя Лена.
— Знакомьтесь, молодые люди. Это Кирилл, а это Юлия.
Дед взял девочку за руку и подвел к брату. Маленькая хрупкая ладошка легла в жесткую ладонь мужчины.
Затем все стало легко. Кирилла потянули в гостиную. Бабушка окинула скептическим взглядом, оценила возмужавшего внука, перекрестила двумя пальцами.
С сестрой разговаривали на фантастической смеси русского и немецкого. Юля легко училась, но некоторые слова ей приходилось вспоминать, девочка смешно морщилась, сопела формулируя фразу, либо вставляла в речь немецкие слова.
Так они подружились. На следующее утро с сестрой и кузенами пошли гулять. Непривычно, когда на тебе пятеро детей. Все тянут в разные стороны,
Пока гуляли по парку, старшие дети катались на каруселях, Юля забралась брату на колени.
— Ты помнишь папу?
— Да.
— Я тоже помню. Придем домой, я покажу моего медведя.
Глава 5
Санкт-Петербург
27 апреля 1942. Князь Дмитрий.
— Дмитрий, добрый день! — прозвучало в трубке.
— Добрый день, Алексей.
— Тебе сейчас привезут пакет. Белановича не тереби, у него без того голова кругом идет, — спокойным тоном пояснил сюзерен. — Сам разберешься что к чему.
— Что я не знаю?
— Все очень плохо, — с этими словами Алексей Второй отключился.
День только начался. Увы, спокойно выпить утренний чай и пролистать газеты не дали. У императора свои представления о рабочем времени.
Через двадцать пять минут в кабинет вошел фельдъегерь. Получив расписку о вручении, бравый ефрейтор передал из рук в руки плотный конверт серой бумаги, отдал честь и молча повернулся к выходу. На письме грозные штампы флотской разведки и Третьего Отделения, красный оттиск: «Вручить лично в руки». Как только за фельдъегерем закрылась дверь, князь по селектору предупредил секретаря чтоб никого не пускал.
Печати срезаны канцелярским ножом. Конверт аккуратно вскрыт. Внутри лист бумаги с коротким машинописным текстом. «Операция в Боготе свернута. Выступление подавлено. Идет эвакуация».
— Конспираторы. Секретчики, — прошипел Дмитрий.
Князь не сразу понял, о чем идет речь. Затем негромко эмоционально выругался. Выждав минуту взялся за аппарат отдельной линии. На том конце трубку сняли после второго гудка.
— Прочитал? — осведомился император.
— Да. Кто отвечал за операцию?
— Это уже не важно и не интересно. Будь готов подключиться к работе в регионе.
— Политика или вторжение? — коротко и по делу. Оба давно сработались, понимали друг друга с полуслова.
— Одно от другого неотделимо. Пока изучай специфику и не надейся, само собой не рассосется.
— Понял.
Высказывать свое ценное мнение Дмитрий не спешил. Высказывать и предлагать нечего. Все что порученец и министр без портфеля знал, давно было известно императору. Делать какие-либо выводы после краткой записки смешно и глупо. Князь собрался было позвонить министру Иностранных Дел, но вспомнил о предупреждении сюзерена.
Очередное совещание в Александровском. На этот раз среди приглашенных Дмитрий узрел не только армейцев и моряков, у столика с бутербродами оживленно беседовали господин Игнатьев и Николай Вышеградский, возглавлявший министерство Торговли и Промышленности. Особь держались несколько господ в дорогих костюмах, кое-кого Дмитрий узнал, видел на заседаниях Кабинета Министров в расширенном составе. Прямо у дверей тактической комнаты встретился министр Финансов. За моряками затерялся Государственный Контролер.