Письма живых
Шрифт:
— «Николай» или «Петр»? — князь даже не сомневался в ответе.
Командир яхты передал пассажиру бинокль и показал рукой на корму линкора, туда где под решетчатой балкой катапульты с кажущимся игрушечным самолетом тускло отсвечивали золотом буквы. Мощная оптика приблизила и увеличила бронированный борт.
— «Император Николай Второй», — с нескрываемой гордостью прочитал князь.
Он помнил этот корабль еще в колыбели эллинга Адмиралтейской верфи, облепленный лесами, в сполохах сварки. Он помнил его у достроечной стенки на Неве. Дмитрий помнил и историю,
Изначально линкор хотели назвать «Царь Иоанн Грозный». Однако, под давлением морских офицеров, заслуженных адмиралов, орденоносных отставников, дравшихся у Моонзунда, проливавших кровь в Кильской бухте, шедших на прорыв через Босфор, император Алексей назвал сильнейший корабль флота в честь своего отца.
Моряки хорошо помнили кому они обязаны своими победами, кто строил современный океанский флот, кто после горечи Порт-Артура и Цусимы не сдался, а молча стиснув зубы работал, продвигал энергичных и умных командующих, вкладывал деньги в базы, верфи, заводы. Они никогда не забывали ныне живущего в Ливадии седого как лунь немало пожившего, немало сделавшего, но до сих пор остающегося удивительно человечным и отзывчивым Старого Императора. Моряки помнили кто вручил океанский флот в руки царя Алексея.
Пока Дмитрий не мигая глядел на проносящуюся встречным курсом воплощенную в металле океанскую мощь, по левому борту прошли еще два эсминца. Туман жил своей жизнью, призрачное марево растекалось над волнами. Пелена скрадывала надстройки и башни линкора, мутные прожилки искажали пространство, преломляли свет, превращали мир в некое призрачное небытие между небом и морем, замедляли само время. Казалось туман не от мира сего.
«Николай» уходил на корму «Штандарта», а по правой носовой раковине из пелены туманного небытия вышел второй стальной гигант. Родной брат «Николая», рожденный в утробе второго линкорного эллинга Адмиралтейской верфи «Император Петр Великий».
— Держат курс на Кильский канал? — вопрос прозвучал в полнейшей тишине.
— Отнюдь. Тесный он для линкоров. Скагерраком пойдут, — пояснил старший офицер яхты.
— Извините, господа, ошибся, — Дмитрий почувствовал, как горят уши. — С Панамой перепутал.
Люди в рубке до сих пор находились под впечатлением вида ломившейся через шторм как кабан через камыши бригады. Владимир Сергеевич негромко кашлянул и вышел на мостик. За ним следом направился князь. В рубке слишком душно, остро не хватает чистого холодного воздуха, океанской свежести, запахов воды и неба. Даже туман сущая мелочь, при современных средствах навигации он не помеха.
Рейс продолжился без происшествий. Через двое суток «Штандарт» ошвартовался у пристани Коммерческого порта. Князя ждала машина. На этот раз из гаража прислали «Рено». Французская компания давно работала в России, ее заводы исправно удовлетворяли самый разный спрос на колесную технику. Даже в начале Второй Мировой, когда Россия воевала против Франции, русское подразделение «Рено» ни на минуту не останавливало конвейеры, тем более треть выпуска сразу покупала казна для нужд армии. С точки
Очень хотелось заехать домой, обнять жену и детей, но служба, увы. Пока Дмитрий неспешно на яхте катался на переговоры в Осло и обратно, мир менялся. Он всегда меняется, никогда не останавливается, это как сердце, отдых ему позволителен только в лучшем мире.
— Добрый день, господа. Чем порадуете?
— Хотелось бы порадовать, — господин Ястржембский поднялся при появлении князя и тяжело вздохнул.
— Докладывай, Арсений Павлович, — Дмитрий сразу почувствовал, с помощником что-то не то, атмосфера на работе давит.
— Сегодня получили, — на стол лег конверт со штампами фельдъегерской службы, и оттиском Канцелярии Его Величества.
Дмитрий открыл конверт, быстро пробежал глазами текст на записке.
— Господи помилуй! Земля пухом.
Новость обрушилась на человека как снег на голову. Очень печально. Очень плохо. Князь читал в глазах помощников искреннее человеческое сочувствие, желание поддержать, разделить горе.
— Вот так оно и бывает. Никто ведь и не думал, да только сердце у него слабое оказалось.
— Оно давно у него пошаливало. Если бы не наши врачи, мог бы и не увидеть свою Палестину, — князь подхватил портфель и решительно направился к своему кабинету.
Первым делом Дмитрий набрал знакомый номер. Ответили сразу.
— Алексей, добрый день. Да, я в Петербурге, на службе. Завтра срочно вылетаю в Иерусалим и Хайфу.
— Соболезную, Дмитрий. Я помню, он был твоим другом.
— Не сказать, чтоб именно друг, но я его уважал как порядочного и последовательно патриота своей нации.
— Знаю. Он тоже самое говорил о тебе и считал тебя своим другом. Дмитрий, я уже отправил в Хайфу барона Таубе, — император упомянул нового министра Иностранных дел.
— Это правильное решение. Но я обязан лететь и проститься с Зеэвом.
— Понимаю. Поддерживаю. Ты летишь как мой официальный представитель. Таубе в твоем подчинении если нужно. Сам решишь кого еще с собой брать, — в чем не отказать сюзерену, когда надо, решения он принимал быстро. — Попутно, оцени обстановку, реши, кто будет следующим премьером.
— Я пока не знаю, — закономерный ответ на последний вопрос. — Варианты есть, но надо смотреть реальный вес людей и реальную лояльность нашим интересам. Не скрою, с Жаботинским бывали проблемы, но в целом мы сработались.
— Я понимаю. Посмотри, чем мы можем помочь вдове и детям Зеэва Евновича. Они не должны в чем-то нуждаться.
Глава 32
Алеуты
8 декабря 1943.
Погода радовала. Над океаном насколько хватало глаз вздымались нескончаемые водяные горы. Темное свинцовое небо висело над мачтами, сливалось с водой. Линию горизонта не различить, не поймешь, где заканчиваются волны и начинаются тучи. Полосы дождя снижают и без того слабую видимость.