Письма. Часть 1
Шрифт:
Помню и люблю Вас. О Борисе [523] горевала и горюю, смерти его не верю и ее не принимаю, — приходится верить в бессмертие души!
Приветствую и люблю Вашу дочку, [524] — дай Бог ей счастья! — Пришлите, если сможете, два словечка о себе и о ней.
Аля большая, худая, — белокурый С<ережа>, похожа на мальчика, помнит, как мы с ней ночевали у Вас, — пестрая шаль, беспорядок, высота, наш общий смех перед сном. Б<ориса> помнит ясно, — как они играли в шахматы и как ели какое-то розовое сладкое.
523
Б. С. Трухачеве
524
Ирину
— Ах! —
Жалко Б<ориса>. Больше, чем могу сказать, в нем я потеряла самого настоящего брата, не могу смириться.
Целую Вас нежно. Вас и Ирину.
МЦ.
Вера Э<фрон>, загубившая, выбросившая на улицу мою Ирину, после 7-летних колебаний сошлась с М. С. Ф<ельдштейном>, а через месяц ожидает ребенка. Эва [525] с детьми за границей. Ася Ж<уковская> вышла замуж за С<ерей>ского, [526] тоже ожидает.
525
Е. А. Фельдштейн.
526
В письме описка: «Ц-ского».
АХМАТОВОЙ А. А
Москва, 26-го русского апреля 1921 г.
Дорогая Анна Андреевна!
Так много нужно сказать — и так мало времени! Спасибо за очередное счастье в моей жизни — «Подорожник». Не расстаюсь, и Аля не расстается. Посылаю Вам обе книжечки, [527] надпишите.
Не думайте, что я ищу автографов, — сколько надписанных книг я раздарила! — ничего не ценю и ничего не храню, а Ваши книжечки в гроб возьму — под подушку!
527
Сборники А. Ахматовой «Четки» и «Белая стая».
Еще просьба: если Алконост [528] возьмет моего «Красного Коня» (посвящается Вам) — и мне нельзя будет самой держать корректуру, — сделайте это за меня, верю в Вашу точность.
Вещь совсем маленькая, это у Вас не отнимет времени. Готовлю еще книжечку: «Современникам» [529] — стихи Вам, Блоку и Волконскому. Всего двадцать четыре стихотворения. Среди написанных Вам есть для Вас новые.
Ах, как я Вас люблю, и как я Вам радуюсь, и как мне больно за Вас, и выс'oко от Вас! — Если были бы журналы, какую бы я статью о Вас написала! — Журналы — статью — смеюсь! — Небесный пожар!
528
Издательство, организованное в 1918 г. в Петрограде
529
Не была издана. Замысел был реализован лишь в рукописном виде.
Вы мой самый любимый поэт, я когда-то — давным-давно — лет шесть тому назад — видела Вас во сне, — Вашу будущую книгу: темно-зеленую, сафьянную, с серебром — «Словеса золотые», — какое-то древнее колдовство, вроде молитвы (вернее — обратное!) — и — проснувшись — я знала, что Вы ее напишете.
Мне так жалко, что все это только слова — любовь — я так не могу, я бы хотела настоящего костра, на котором бы меня сожгли.
Я понимаю каждое Ваше слово: весь полет, всю тяжесть. «И шпор твоих легонький звон», [530] — это нежнее всего, что сказано о любви.
530
Из стихотворения А. Ахматовой «По твердому гребню сугроба…» (1917).
И это внезапное — дико встающее — зрительно дикое «ярославец». [531] — Какая Русь!
Напишу
Как я рада им всем трем — таким беззащитным и маленьким! Четки — Белая Стая — Подорожник. Какая легкая ноша — с собой! Почти что горстка пепла.
Пусть Блок (если он повезет рукопись) покажет Вам моего Красного Коня. (Красный, как на иконах.) — И непременно напишите мне, — больше, чем тогда! Я ненасытна на Вашу душу и буквы.
531
Строки из стихотворения А. Ахматовой «Ты — отступник: за остров зеленый…» (1917)
Целую Вас нежно, моя страстнейшая мечта — поехать в Петербург. Пишите о своих ближайших судьбах, — где будете летом, и всё.
Ваши оба письмеца ко мне и к Але — всегда со мной.
МЦ.
31-го русского августа 1921 г.
Дорогая Анна Андреевна! Все эти дни о Вас ходили мрачные слухи, с каждым часом упорнее и неопровержимей. [532] Пишу Вам об этом, потому что знаю, что до Вас все равно дойдет — хочу, чтобы по крайней мере дошло верно. Скажу Вам, что единственным — с моего ведома — Вашим другом (друг — действие!) — среди поэтов оказался Маяковский, с видом убитого быка бродивший по картонажу «Кафе Поэтов». [533]
532
Слухи о самоубийстве А. Ахматовой после расстрела Н. Гумилева.
533
Кафе было организовано В. В. Каменским и В. Р. Гольдшмидтом осенью 1917 г. в помещении бывшей прачечной в Настасьинском переулке (угол Тверской улицы).
Убитый горем — у него, правда, был такой вид. Он же и дал через знакомых телеграмму с запросом о Вас, и ему я обязана второй нестерпимейшей радостью своей жизни (первая — весть о Сереже, о котором я ничего не знала два года). Об остальных (поэтах) не буду рассказывать — не потому, что это бы Вас огорчило: кто они, чтобы это могло Вас огорчить? — просто не хочется тупить пера.
Эти дни я — в надежде узнать о Вас — провела в кафе поэтов — чт'o за уроды! чт'o за убожества! чт'o за ублюдки! Тут всё: и гомункулусы, и автоматы, и ржущие кони, и ялтинские проводники с накрашенными губами.
Вчера было состязание: лавр — титул соревнователя в действительные члены Союза. Общих два русла: Надсон и Маяковский. Отказались бы и Надсон и Маяковский. Тут были и розы, и слезы, и пианисты, играющие в четыре ноги по клавишам мостовой… и монотонный тон кукушки (так начинается один стих!), и поэма о японской девушке, которую я любил (тема Бальмонта, исполнение Северянина) —
Это было у моря,Где цветут анемоны…И весь зал хором:
Где встречается редкоГородской экипаж… [534]Но самое нестерпимое и безнадежное было то, что больше всего ржавшие и гикавшие — сами такие же, — со вчерашнего состязания.
Вся разница, что они уже поняли немодность Северянина, заменили его (худшим!) Шершеневичем. [535]
На эстраде — Бобров, Аксенов, Арго, [536] Грузинов. [537] — Поэты.
534
Перефразированные строки стихотворения И. Северянина «Это было у моря…»
535
Шершеневич В. Г. — поэт-имажинист.
536
Арго (Гольденберг А. М.) — поэт-сатирик и переводчик
537
Грузинов И. В. — поэт-имажинист.