Письма. Часть 2
Шрифт:
Сердечный привет
Марина Цветаева
#11_13
<Апрель 1934 г.>
Вторник.
Милый Вадим Викторович,
Вчера, уже на полдороге от Daviel'a, [1474] мне вдруг показалось (м. б. воздействие надвигающейся грозы!) что в наборе пропущено:
(после последнего письма Белого, где он просит комнату и извещения в «Руле»: ОТБЫЛ В СОВ<ЕТСКУЮ> РОССИЮ ПИСАТЕЛЬ АНДРЕЙ БЕЛЫЙ).
1474
Из
ТАКОЕ-ТО НОЯБРЯ БЫЛО ТАКИМ-ТО НОЯБРЯ ЕГО ВОПЛЯ КО МНЕ. ТО ЕСТЬ УЕХАЛ ОН ИМЕННО В ТОТ ДЕНЬ, КОГДА ПИСАЛ КО МНЕ ТО ПИСЬМО В ПРАГУ, МОЖЕТ БЫТЬ, В ВЕЧЕР ТОГО ЖЕ ДНЯ.
Умоляю проверить, и, если не поздно, вписать. (А м. б. только жара и авторские стихи!)
До свидания! Спасибо за перевязочный материал, — уже пошел в дело!
МЦ.
2-го мая 1934 г.
Clamart (Seine) 10, Rue Lazare Carnot
Милый Вадим Викторович,
Большая просьба:
так как, очевидно, мои стихи «Ода пешему ходу» в С<овременных> 3<аписках> не пойдут, верните мне их, пожалуйста, чтобы не пропала работа по переписке, — м. б. еще куда-нибудь пристрою, а нет — отправлю кому-нибудь из моих далеких корреспондентов (есть в Харбине, есть в Эстонии), которому это будет — радость. А у меня в П<оследних> Нов<остях> сидит враг, [1475] могущественный, к<отор>ый не пропускает моего отрывка из «Пленного Духа», горячо прошенного у меня рядом членов редакции, и этим лишает меня 300 фр<анков> — жизни.
1475
П.Н. Милюков
Я даже подозреваю — кт'o: по личному своему к нему отвращению — вернее: от него (отвращаться от).
Сердечный привет и очень жду «Оды», если еще не погибла в корзине.
МЦ.
9-го мая 1934 г., среда
Clamart (Seine) 10, Rue Lazare Carnot
Дорогой Вадим Викторович,
Спасибо за заботу. Деньги очень нужны, хорошо бы — 300 фр. (режет Мурина школа!). До последней минуты я надеялась на Посл<едние> Нов<ости>, но они моего Белого явно похоронили, хотя сами же просили и даже торопили — (Сами — да не те!) Дело, думаю, в Милюкове, которому, как материалисту, все д'yхи, а особенно «пленный». вроде Белого, ничего на земле не умеющие — должны претить, как мне — все обратное, т. е. вс'eумение.
Это гораздо глубже, чем вражда личная (да ее и нет!), это вражда — рас, двух особей, и моя, конечно, побита — везде, всегда.
И это мне еще наказание за отвращение к газете — ко всякой, всем! Вид ненавижу, лист ненавижу. Брезгую.
Такая роскошь — оплачивается.
Если увидите Демидова, запросите — в чем дело? Хотя уверена, что — в том.
Сердечный привет и еще раз спасибо.
МЦ.
<Приписка на полях:>
Будут мне оттиски Белого? Впрочем, Вы всегда даете, а как это меня выручает! Идут по всему свету, даже завидно.
5-го июля 1934 г.
Милый В<адим> В<икторович>,
Не диффамация Л<юбови> Д<митриевны>, [1476]
Упомянула же — со слов Андрея Белого («от него я впервые узнала, что тот „Митька“, к<оторо>го оплакивал Блок, не блоковский и не беловский, а ее»…в этом роде, перечтите) — и с утверждения в Берлине 1922 г. издателя Альконоста, [1477] при Эренбурге и еще ком-то (не помню, ах, да — А. Г. Вишняк) что у Блока никогда не было детей. Я, в полной невинности, думала, что это давно известно. (Знали, конечно, все, но не знаю — писали ли.)
1476
Блок (Менделеева) Любовь Дмитриевна — жена А. А. Блока.
1477
Издательство «Алконост». Издатель — Алянский Самуил Миронович. Первая книга (А. Блок. «Соловьиный сад») имела гриф «Альконост».
Вам (С<овременным> 3<апискам>) мой Блок не подойдет, ибо там много о втором его мнимом сыне, в к<оторо>го я т'aк поверила, что посвятила ему целый цикл стихов («Стихи к Блоку», Берлин, <19>22 г.) и рассорилась из-за него с «Альконостом» — тогда же.
Безумно спешу, ибо последний срок сценарию. Посоветуюсь еще с Х<одасеви>чем, он знает всё вышедшее о Блоке и, м. б., выручит и документом.
До свидания до 18-го, 20-го (письм'a)
МЦ.
— Не бойтесь! «Защищаясь» — и Вас выручу, т. е. все свалю на себя, мне все равно, у меня совесть чиста.
За гнев — МЕЛОК!
24-го июля 1934 г.
Vanves (Seine) 33, Rue Jean Baptiste Potin
Милый Вадим Викторович,
Наконец, вновь обрела дар письменной речи, и перо, и чернила. Пишу после ужасающего переезда и в еще очень несовершенном устройстве: совершенном расстройстве. Газа нет, света нет и когда будут — неизвестно, ибо денег — нет.
Но Бог с моими делами (Вы все равно помочь не можете!) и обратимся к нашему делу, а м. б. и делам.
Итак:
С Люб<овью> Дим<итриевной> история не страшна. В моем тексте, по словам знатоков: адвокатов — ничего порочащего — нет: всё во славу Блока, а не в посрамление ее. Во-вторых же — это пересказ, что уже сильно ослабляет всякую могшую бы быть виновность. Явный пересказ слов Белого. В-третьих: ведь это — СЛУХ. Кто-то сказал Алданову. А м. б. — не сказал, не то сказал, не тот сказал. Как же мне на этот анонимат — отзываться, да еще — публично? Да что, в конце концов, я могла бы сказать? Отказаться от факта, от к<оторо>го не может отказаться сама Любовь Дим<итриевна>, я не могу — смешно — да и низко. А от порочащего умысла, — да у меня же его и нет!
И откуда бы она подала в суд?? Да если бы и подала, разбор дела был бы не раньше чем через два года. (Последнее мне говорило лицо сведущее, юрист.)
Итак, давайте успокоимся. Впрочем, если лицо, передавшее якобы обиду Л<юбови> Д<митриевны>, назовется, охотно ему отвечу: когда услышу в точности — что я такого, якобы, сделала и что она, в точности, сказала.
_______
Второе дело. Нужна ли вещь для С<овременных> 3<аписок>, и когда, и максимальный размер. О Блоке писать не могу. Вся моя встреча с ним по поводу его другого сына и кажется такого же не-его, как «Митька». А мать — весьма жива и очень когтиста, кроме того ежелетно ездит за границу — и эта уж — непременно засудит!