Письма. Часть 2

Цветаева Марина Ивановна

О да, у жизни, как она ни тесна, есть своя прелесть и сила — хотя бы звук живого голоса, ряд неуловимостей, которых не вообразишь.

Но т'aк, туристически, налетом… Смотреть, который час (я же первая буду смотреть, только об этом и буду думать…).

Для этого надо быть человеком городским, общительным, бронированным, дисциплинированным, отчасти даже коммерческим, неуязвимым всем своим равнодушием — к душам, безразличием — к лицам.

Ничего этого во мне нет, а всё — обратное

Этот (девятый уже!) мой Париж я вообще ни с кем не вижусь, все мои реальные отношения с людьми роковым образом (и рок этот — я, т. е. все мое — от меня) —

разрушаются, вернее — рассеиваются, как дни, а последние годы — годы — я вообще ни с кем не общаюсь — само случилось, — и знаю, почему: связанность домом, отдаленность Кламара, мое отсутствие привычки к женской «теплоте» — это все ищут, а вовсе не:

легкий огнь, над кудрями пляшущий,Дуновение — вдохновения… [1495]

1495

Из стихотворения М. Цветаевой «В черном небе слова начертаны…»

А все-таки очень хочу с Вами повидаться, хотя бы, чтобы сообщить последние сомнения редакции «Современных записок» относительно моей прозы [1496] — и вообще всякое другое… Не могли ли бы приехать ко мае — Вы, к 4-м часам. Ведь — просто! Есть № 89 трамвая, доходящий до Clamart-Fourche, а от Fourche — первая улица налево (1 минута).

И есть вокзал Монпарнас с самыми обыкновенными поездами. Вот — поезда, выписаны в точности, безошибочно. Ответьте, когда и какой поезд. Встретим Вас с сыном, посидим у меня и побеседуем спокойно. Иного способа свидеться — нет.

1496

Речь идет о «Пленном духе», находившемся в это время в печати в «Современных записках».

МЦ.

<Май 1934 г.>

Нет, надо писать стихи. Нельзя дать ни жизни, ни эмиграции, ни Вишнякам, ни «бриджам», [1497] ни всем и так далеям — этого торжества: заставить поэта обойтись без стихов, сделать из поэта — прозаика, а из прозаика — покойника.

Вам (нам!) дано в руки что-то, чего мы не вправе ни выронить, ни переложить в другие руки (которых — нет).

Ведь: чем меньше пишешь, тем меньше хочется, между тобой и столом встает уже вся невозможность (как между тобой и любовью, из которой ты вышел).

1497

Бриджи — брюки (англ.), которые обычно носят с высокими сапогами. Вероятно, здесь переносный смысл.

Конечно, есть пресыщение.Но есть и истощение — от отвычки.

Не отрешайтесь, не отрекайтесь, вспомните Ахматову:

А если я умру, то кто жеМои стихи напишет Вам? — [1498]

не Вам и даже не всем, а просто: кто — мои стихи…

Никто. Никогда. Это невозвратно. Вы обкрадываете Лирику <неразб>, безглагольную, как всякое до, беспомощную, не сущую без нас, поэтов.

1498

Из стихотворения А. Ахматовой «Покорно мне воображенье…»

И именно потому, что нас мало, мы не вправе…

Это меня беспокоит до тоски — мысль о возможности такого рядом, почти со мной, ибо я давно перестала делить стихи на свои и чужие, поэтов —

на «тебя» и «меня».

Я не знаю авторства <…>

<26 декабря> 1934 г.

Vanves (Seine),

33, Rue J. В. Potin

С праздниками, дорогой В<ладислав> Ф<елицианович>!

И с очередной — срочной — просьбой (завершительные строки статьи о Гронском): кто из русских поэтов умер до 30 л<ет>?

Лермонтов, Веневитинов (??), Бенедиктов, Надсон, [1499] — ещё кто?

Можно и XVIII в., но там, по-моему, жили поздно.

А среди нас?

Наверное кого-нибудь основного забываю.

— Умоляю! Если можно — pneu, п. ч. надеюсь к сороковому дню (31-го).

1499

Веневитинов Дмитрий Владимирович умер от простуды. Бенедиктов умер на 64-м году жизни. Надсон Семен Яковлевич умер от туберкулеза.

Сердечный привет Вам и О<льге> Б<орисовне>. [1500]

МЦ.

ХОДАСЕВИЧАМ В. Ф. и О. Б

13-го марта 1937 г., суббота.

Vanves (Seine), 65, Rue J. В. Potin

Дорогой Владислав Фелицианович и дорогая Ольга Борисовна,

Не дивитесь моему молчанию — Аля уезжает в понедельник, [1501] т. е. послезавтра, весь дом и весь день сведен с ума — завалы вещей — последние закупки и поручения, — неописуемо.

1500

О. Б. Ходасевич.

1501

Речь идет об отъезде А. Эфрон в СССР.

Как только уедет — я ваша.

Я, вообще, ваша — сейчас долго объяснять — но, чтобы было коротко: мои, это те и я — тех, которые ни нашим ни вашим. С горечью и благодарностью думала об этом вчера на свежей могиле Замятина, с этими (мысленными) словами бросила ему щепотку глины на гроб. — Почему не были?? Из писателей была только я — да и то писательница. Еще другая писательница была Даманская. [1502] Было ужасно, растравительно бедно — и людьми и цветами, — богато только глиной и ветрами — четырьмя встречными. Словом, расскажу при встрече, надеюсь скорой. Есть очень любопытный изустный рассказ — о Москве сейчас. Обнимаю и скоро окликну.

1502

На похоронах Е. И. Замятина на кладбище Тье под Парижем, кроме Цветаевой и Даманской из писателей были М. Л. Слоним (организовавший похороны), Р. Б. Гуль, Г. Газданов и др.

МЦ.

С Замятиным мы должны были встретиться третьего дня, в четверг, 11-го, у общих друзей. Сказал: — Если буду здоров.

Умер 10-го, в среду, в 7 ч. утра — один. Т. е. в 7 ч. был обнаружен — мертвым.

У меня за него — дикая обида.

ГАРТМАНУ Ф.А

2-го марта 1934 г.

Clamart (Seine)

10, Rue Lazare Carnot

Многоуважаемый Г<осподи>н Гартман,