Письмо из дома
Шрифт:
Шарлотта Кляйн ПФИЦЕР
Любимая жена Карла Герхарда Пфицера
23 октября 1876 — 26 июня 1944
Бабушка, я тебя так любила…
Гретхен выбралась из постели, подбежала к окну. Барб Татум с побелевшим как мел лицом колотила по москитной сетке.
— Гретхен, пошли быстрее. С мамой беда. Гретхен, помоги. — Розовая ночная рубашка на бретельках едва прикрывала ее колени.
—
— Я бежала, я так бежала всю дорогу. Ой, нога. — Она присела, схватившись за ногу.
Гретхен метнулась к стене и включила свет. Вернулась к окну и посмотрела на Барб, заключенную в квадрат света. Она сидела, склонив голову и вцепившись в лодыжку. Блестящие каштановые волосы скрыли ее лицо, рассыпались по плечам. Из глубокого пореза на правой ступне сочилась кровь.
— Наверно, наступила на стекло. Даже не почувствовала. — Кровь стекала на траву.
Гретхен резко втянула воздух.
— Не двигайся, я позову бабушку.
— Нет! — Голос у Барб сорвался. — Надо торопиться, маме нужна помощь. Гретхен, мне нужно возвращаться. Нельзя было убегать. Принеси что-нибудь ногу перевязать.
Гретхен всегда завидовала внешности Барб, хотя некоторые девочки и не считали ее красивой. У нее были чеканные черты лица: тонкий нос, острый подбородок, а если поблизости оказывались мальчики, губы складывались в забавную полуулыбку, обещавшую поцелуй, когда никто не увидит. Ее звенящий радостный смех притягивал людей, а голубые глаза сияли, словно видели что-то скрытое от других. Сейчас эти глаза остекленели и глядели неподвижно.
— Ты поранилась. Я позову бабушку. — Гретхен повернулась было, чтобы уйти.
— Нет! — Барб уже кричала в отчаянии. — Никто не должен знать. Если ты мне не поможешь, я вернусь сама. — Она плакала, вытирая глаза и пытаясь встать.
— Подожди, я иду. — Гретхен натянула футболку и шорты, сунула ноги в мокасины.
Окинула взглядом комнату, вытряхнула подушку из наволочки и скатала ее в тонкую полоску дюйма два шириной. Держа в одной руке жгут, она мягко соскочила с подоконника и заспешила к Барб. Встав на колени, она осмотрела ее рану.
— В нее грязь попала, надо промыть. Я принесу воды, но надо позвонить доктору Джемисону.
— Нет времени. — Барб выдернула полоску ткани у Гретхен, обернула ею ступню, перехватила концы на подъеме и плотно завязала, — Помоги мне встать.
Они встали рядом. Барб вцепилась в руку Гретхен.
— Пошли. Я слышала, как мама кричала. — Она потянула Гретхен за руку, оперлась на нее и заковыляла по газону.
Луна плыла высоко. Гретхен знала, что уже очень поздно. Арчер-стрит замерла, как город призраков. Во всех домах было темно.
— Барб, что случилось? Почему твоя мама кричала? Что, Фей и Клайд Татум опять ссорились?
— Я услышала стук. Мама что-то громко говорила, а потом входная дверь хлопнула об стену. Тогда мама и закричала. — По лицу Барб текли
Когда они добрались до дома Татумов, открытую входную дверь освещала яркая луна. Внутри было темно.
— Мама? Мама? — В тишине голос Барб звучал так пронзительно.
Гретхен показала на темный дверной проем.
— Когда ты уходила, свет не горел?
Барб прижала пальцы к щекам.
— Я выбралась из окна и побежала к входной двери. Свет пробивался из-за ставней гостиной. Потом погас. Я испугалась, побежала и оказалась у твоего дома. Подошла к твоему окну. Как мы раньше делали. — Как-то летом, им тогда было лет восемь-девять, они играли в такую игру: по очереди выбирались из своих комнат поздно ночью, одна бежала к дому другой и, пошептавшись, возвращалась. Никто и не знал, что они не спали и выходили из дома. — Помнишь? В общем, я пришла к тебе. — Барб шагнула к двери с москитной сеткой. — Мама? Мама?
Ответа не было.
Барб распахнула дверь и вошла в темную гостиную, держась рукой за правый бок. Когда зажегся свет, она прижала руку ко рту, но ее вопль разбился о смертную тишину комнаты.
Глянув в комнату, Гретхен схватила Барб за руку и потащила ее на крыльцо вниз по ступенькам. Дверь захлопнулась.
— Твой папа, папа твой где? — Гретхен отвернулась от дома. Ей хотелось бежать, кричать и плакать.
Барб подняла руку, впилась ногтями в шею и издала булькающий звук. Она пыталась освободиться от Гретхен. Но та крепко держала ее за руку, хотя ее грудь сдавливал спазм.
Как она ни пыталась забыть ужасное зрелище, оно все не покидало ее: Фей Татум лежит на спине у дивана, волосы разметались по ковру, глаза вытаращены, язык вывалился из побелевших губ, горло покрыто фиолетовыми синяками. Особенно жуткими были эти багровые пятна на сероватой белизне горла.
Барб едва держалась на ногах.
— Надо найти твоего отца. — Гретхен понимала, что в доме мистера Татума нет. Будь он дома, он бы услышал крик Барб и их громкие испуганные голоса. И стук двери. Уже далеко за полночь. Где он мог быть? Почему не пришел на помощь миссис Татум? — А кто был в гостиной с твоей мамой?
Барб понеслась прочь. Пробежала несколько шагов и упала:
— Нога. — Она закрыла лицо руками и каталась по земле. Плечи ее сотрясались от рыданий.
Гретхен смотрела на дом, на свет, заливавший крыльцо, и не знала, что делать. Надо идти за помощью, но она просто не сможет еще раз войти в этот дом. Она посмотрела на ухоженный дом за двором Татумов, посеребренным лунным светом. Миссис Крейн овдовела, и бабушка говорила, что ей одиноко. У нее было продолговатое грустное лицо, проницательные голубые глаза. Это она звонила вчера в полицию из-за Татумов, говорила быстро, мысли у нее прыгали во все стороны. Каждый год ее яблочный пирог награждали синей лентой на окружной ярмарке. Она могла позвонить в полицию. Как, впрочем, и бабушка.