Письмо из ниоткуда
Шрифт:
Он схватил листок, чтобы перевернуть его и увидеть постскриптум. Нет, он не ждал, что в нем будут слова: «Я тебя разыграла» или что-то в этом роде. На такие темы не шутят…
Но и не расстаются с любимыми так сухо. А Ромчик не сомневался в том, что Наташино чувство живо. Не иссякает оно так быстро!
На обороте ничего не было. Но под сложенным листом пряталось кое-что…
Это была половинка сердца на тонкой цепочке. Ромина половинка сердца.
Он сгреб лист, скомкал его. Серебряную побрякушку тоже схватил и сунул в карман вместе с посланием. Забыв о куртке, помчался во двор. Там стал срывать с машины шарики. Они взмывали вверх, и это раздражало. Тогда Ромчик начал лопать их, пугая звуками голубей. Те разлетались, и на фоне золотых куполов носились
Конечно же, он не послушался Наташу и отправился на ее поиски. В этом ему мог помочь только Генрих.
– Я не знаю, где она, – сразу же сказал он. Даже вопроса не дождался.
– Не ври.
– Клянусь. Наташа знала, что ты через меня будешь ее искать, и ничего мне не рассказала. Попросила только через три дня явиться в коммуналку, взять из-под коврика ключ и проверить, съехал ли ты.
– А если нет?
– Она вернется в город только после этого.
– Если тебе дали поручение, значит, и новый номер. – Старый она отключила.
– Сама позвонит. На рабочий.
Ромчик достал из кармана скомканный альбомный лист. Разгладил его на коленях.
– Она не сказала, куда делись МЫ? Почему теперь только она и я.
– Настолько личное я с ней не обсуждаю.
– Это и плохо! – вскричал он. – В смысле надо с кем-то обсуждать пережитое. Лучше со мной, но, если она не может, с мамой, сестрой, другом… Психотерапевтом, наконец! Я предлагал ей обратиться за помощью. Готов был вместе на терапию ходить… Но она ответила категорическим отказом. – Ромчик швырнул Наташино послание в урну. Промазал. Пришлось поднимать. – Когда нужно, послушаться, пойти за мной, как коза на веревочке… Что уставился? Да, сравнение не лучшее, но она вела себя и не как робот, хотя мне так казалось первое время. Она была не бездушной, но послушной до тошноты. Когда я пытался ее отвлечь и развлечь, шла за мной, щипала травку, блеяла что-то в ответ на мои разумные слова…
– Наташенька пережила страшное событие, не суди ее строго.
– Я тоже потерял ребенка! И чуть не потерял ее! Я имею право судить.
– Нет.
– Это еще почему?
– У тебя еще будут дети, а у нее нет.
Роман растерянно смотрел на Генриха. Тот понуро молчал.
– Сказал «а», говори «б».
– Ты знал, да?
– О чем?
– Об операции, после которой Наташенька осталась без матки и яичников. Все удалили, Ромчик! Но спасли. А она не знает, как теперь жить, понимаешь? Не чувствует себя полноценной. – Генрих поднял на него глаза. Он вновь вернулся к очкам, потому что от линз краснели глаза, и посмотрел на Ромку через толстые стекла со странным выражением. На миг тому показалось, что в них сверкнула ненависть. – И ты еще свое: «Мы родим еще кучу ребятишек!» Помню я, как ты успокаивал ее, когда она расплакалась, выкидывая снимки УЗИ. Между прочим, доктор Врангель сразу увидел патологию плода. Наташе можно было вовремя сделать аборт, и тогда она осталась бы здоровой…
– А говоришь, она с тобой личным не делилась?
– Не она – доктор это сделал. Папе пришлось сказать, что Наташенька моя женщина, иначе не пристроили бы ее. Поэтому я знаю о ее горе.
– Если б я знал, то чушь бы не нес. И вел бы себя с ней иначе. Не сможет родить – не надо, усыновим.
– Ваш идеальный мир рухнул, это совершенно точно. В Наташином понимании он традиционный: вы двое, ваши дети, страсть, гармония, доверие. Но этого уже не будет. Даже если ты уверишь ее в том, что для тебя главное она, Наташенька не поверит. Она будет сомневаться не столько в тебе, сколько в себе, и все разрушит. Как ей кажется, лучше это сделать сейчас. – Он снял очки и стал их протирать. Привычка, от которой не избавиться. – Этого она мне тоже не говорила. Просто я ее чувствую…
Ромчик тогда оскорбился. Почему Наташа откровенно не поговорила с ним? Это нечестно…
Он выкинул половинку сердца в реку, собрал вещи и выехал из квартиры. Три дня пожил у родителей, два в гараже, где чинили его машину. Когда она стала более или менее надежной, уехал в Москву. Начинать жизнь надо было с нового
И все же Ромчик ждал, когда Наташа одумается. Он написал ей письмо, очень проникновенное, а не такое сухое и грубое, какое оставила она. В Нижний он регулярно наведывался, благо на машине ехать всего шесть часов. Но проведывал он родных, и только. Наташенька знала и его новый адрес, и телефон (а если бы и не прочла то письмо, то могла спросить у его мамы или сестры), и если бы захотела, то связалась с ним. Ромчик так и написал ей: «Передумаешь, просто позвони и скажи «привет!».
Почти год прошел с расставания. Дела шли в гору. Ромчик и с долгами расплатился, и маме стиралку и посудомойку подарил, и впервые съездил на море. Один-одинешенек. Он катался по побережью, останавливаясь в понравившихся местах, ел фрукты, пил вино и… Представлял, что рядом с ним Наташенька. Он как будто немного тронулся умом, но, возможно, просто очень много пил. А еще изнывал без секса, но не мог заняться им ни с кем. Как говорили в их дворовой компании, перешел на ручное управление.
Из Крыма он поехал сразу в Нижний, миновав поворот на Москву. Завалился домой с корзиной, в ней фрукты, специи, орехи. Была и бутылочка вина, но ее Рома втихаря передал маме, чтоб батя не увидел. Пусть с Ларисой выпьет выдержанную «Массандру» из заводских погребов на какой-нибудь праздник. Сестра как раз в гости пришла. Да не одна, а с маленьким сынишкой. Были у нее проблемы одно время. Не с тем мужиком связалась, в темную историю вляпалась, чуть не села из-за него, но смогла выкарабкаться. Теперь замужем за ментом (кто бы мог подумать!), в декрете сидит.
– Как ты? – спросила Лариса, с улыбкой наблюдая за тем, как брат нянчится с ее сыном.
Они когда-то были очень дружны. Родители работали в сменах, батя еще и куролесил, и дети были предоставлены сами себе. Лариса, как старшая, за Ромчиком присматривала. Разница всего два года, но какой она казалась ему взрослой. Лариса уже в школе училась, а он еще в сад ходил. И сестра его забирала. Обычно пораньше. И они вдвоем ехали на метро к вокзалу. Там было так интересно! И сытно. На привокзальной площади и ларьки с пирожками, и бабушки с овощами-фруктами с огорода, и холодильники с мороженым. А через дорогу – диковинный «Макдональдс» и настоящий торговый муравейник, в котором каждая десятая палатка – едальня. Симпатичным чистеньким ребятам со славянской внешностью угощение перепадало постоянно. Но, если жвачку или шоколадку давали, Лариса в карман прятала. Перепродадут. А пирожок или яблочко съесть можно. Было у них и любимое заведение. Называлось «Магнолия». Там подавали вкуснейшие мини-пиццы и, если ребята покупали одну, вторую им давали бесплатно…
Об этом времени Ромчик вспоминал всегда, когда ругался с Ларисой. Они отдалились друг от друга в подростковом возрасте, стали почти чужими. Потом начали враждовать. Рома считал, что его сестра катится по наклонной. В лицо называл ее отбросом. Та плевала ему в лицо. За такое не зазорно и бабе втащить. Но Ромка прощал ей это в память о тех временах, кода они, держась за руки, бродили по торговым рядам, среди ворья, наркоманов, бандитов – всего того сброда, что стекался на привокзальную площадь. Среди цыганят-попрошаек, готовых отмутузить конкурентов. Среди ментов, что только делали вид, что следят за порядком. Их окружала опасность, но Ромчик был спокоен, ведь его за руку держала сестра. С ней ему было все нипочем!
– Так как ты? – повторила вопрос Лариса. Они уже несколько лет отлично общались. Все благодаря Наташеньке, она помирила их.
– Хорошо. Я же рассказывал. – Он отчитался о поездке на море и продемонстрировал фотографии.
– Или ты не в курсе?
– Чего?
– Наташа замуж выходит.
– Моя Наташа? – переспросил он. Мало ли какая – имя распространенное.
– Уже не твоя, получается.
– За кого?
– Не знаю, мы не общаемся. Но сестра мужа работает в свадебном салоне на Покровке, она мне сказала, что Наташа заходила выбирать платье. С сестрой Полей. И они торопились, потому что торжество уже на следующей неделе…